Только мне удалось подсмотреть в их глазах
Тягу к долгим кочевьям и жажду погони…
О, веселая жизнь на скрипучих возах!
Здесь рифмуется то, что мне нравится.
Кони!
Но мне рифма еще неизвестна на вкус.
Я кружусь в разноцветном кочевничьем стане,
И слова, что рождаются в створе гортани,
Зелены, зелены.
И змеиный укус
Той, жестокой, которая Музой зовется,
Поджидает меня где-то там, за холмом,
Но еще я об этом – ни духом, ни сном…
Только сердце замрет и тревожно забьется.
«Шелка шуршат ненужною обузой…»
Шелка шуршат ненужною обузой…
И освещает лампа круг и миг,
Где я стою, как зверь, с гипотенузой
Из первой четверти декартовых прямых.
…Отличный угол!
Тангенс – единица…
Луна блудливо шарит за окном
В сто тысяч глаз.
Ее ли нам стыдиться!
Бокал налит и пенится вином!
Звенящая бунтующая влага,
Взрывающая в жилах кровь мою!
В любви, как и в бою, нужна отвага,
И я клинок отважно достаю,
Чтобы тебя, привыкшую молчать,
Красивую, бегущую по кромке,
Достать губами и сорвать постромки,
И научить кричать.
«Нас разведут, как разводят мосты…»
Нас разведут, как разводят мосты.
Кони вот так же встают над обрывом.
Черная пропасть и холод по гривам…
О, как надежен запас высоты!
Жилы немеют… Хватило бы воли
Не передернуть поводья узды.
Если и впрямь – как разводят мосты,
Я не смогу и не вынесу боли
Этой разлуки…
«Тайным тленьем охваченный…»
Тайным тленьем охваченный
Затихающий сад.
Солнца мяч перекаченный
Подан в аут, в закат.
На колодезном вороте
Бьет синица крылом.
Жизнь хорошая в городе…
И большак за селом
Перемолотый шинами
Пухнет грязью, ползет.
Кто вывозит машинами,
Кто в тележке везет.
И не больно, не горько мне,
И душа взаперти…
Где ж вы там, за пригорками,
Проливные дожди?
У Понта Аксинского
Ночь тихо входит в сумерки. Углом.
Индийский чай, на удивленье, скверный.
В окне напротив, прямо за таверной,
Торгует грек каким-то барахлом.
Уже темно. Зачем он там торчит?
Навряд ли это что-то кто-то купит,
А впрочем… если здорово уступит…
И грек ключами по столу бренчит.
Я вижу всё. Стекло мешает слуху.
Официант за стойкой (ё-моё!)
Бьет полотенцем муху-цокотуху
И деньги забирает у нее.
И в тот же миг за лентою прямою
Причала, в свете ламп из янтаря,
Какой-то швед с надраенной кормою
Трубит и выбирает якоря.
На Литейном мосту
…А потом подступают печаль и бессилье…
Колокольною медью гудит пустота,
И ломается мост, и растут у моста
Крылья…
И такси завизжит, на подвески припав,
Подвергая сомнению формулу Гука,
И водитель в сердцах прохрипит: «вот же, сука…»
И помчит к Володарскому, фары задрав,
Потому что ему нужно только на юг,
Потому что его ожидают на юге,
Потому что «фрегат на крови», как утюг,
Рвет тяжелую цепь, посинев от натуги.
А Невы простыня собрала в буруны
Черно-белые свитки до края вселенной.
И горластые чайки сливаются с пеной,
Ударяя крылами о гребни волны…
«Тронул звук, не подумав…»
Тронул звук, не подумав…
Не примерив, решил…
Ни крыла, ни котурнов —
Семь натянутых жил.
Неизвестно – откуда,
Сам не знаю – куда.
Непонятное чудо,
Ни добра, ни вреда.
Будоражу округу.
Ни душе, ни уму.
Ни врагу и ни другу,
Ни себе самому.
«Рассвет – и петухи охрипли…»
Рассвет – и петухи охрипли.
Роса – и выгнулась трава.
Глаза соскучились по рифме,
И в строчки строятся слова.
Да будь ты светел, день грядущий,
Да обойдет меня беда,
Да будь удачлив ты, идущий
Куда-то далеко туда…
«Когда-нибудь вернусь. Все возвращаются…»
Когда-нибудь вернусь. Все возвращаются.
Не в этом ли и радость, и печаль.
Даль увлечет, но и обманет даль…
Центр тяжести плывет, перемещается,
И ось болит, и стонут позвонки,
И не принять, и не подать руки…
Скупой ночник. В окно сентябрь стучится.
Стекают капли яда по стеклу,
И время – невидимкою – в углу,