Начинаем наблюдение

В одном приморском городке родился мальчик. Над ним склонилась многочисленная родня, сдерживая от счастья дыхание. И к нему, никем не замеченные, приблизились две загадочные фигуры. Блестящий адмирал, по обыкновению надменный и знающий себе цену, шагнул уверенной походкой, вытянул шею из белоснежного с золотым шитьём кителя и зорко всмотрелся в младенца: «Морячок. Подрастёт и никуда не денется, быть ему на моей палубе юнгой. А там посмотрим…» Второй вначале был безмолвен, потом улыбнулся, радостно щурясь на солнце, вдохнул слабые потоки утреннего бриза, прислушался и шёпотом произнёс имя новорождённого: Назар.

Шёпот, напоминающий шуршание листвы, тут же был подхвачен присутствующими. Имя всем понравилось, родные оживились и согласно закивали головами.

Сколько помнил себя Назар, он никогда не воспринимал окружающий его мир в цельности. Всегда он казался ему сложенным из осколков и фрагментов. Собранным грубо и наспех.

Когда сталкиваются вместе именитые (и не очень) художники и начинают создавать одну, общую на всех грандиозную картину, они традиционно подолгу спорят, перебивают оппонентов, доказывают своё сугубо гениальное ви́денье, а потом разбегаются в стороны (полотно огромно и место всем хватает) и приступают к творческому акту. Получается нечто красивое, чувствуется мастерство и талант, но в то же время явно аляповатое и противоречивое. Там где встречаются два мировоззрения, происходит столкновение колоритов и стилей, острое вонзается в мягкое, мутное пятно заливает детали, а чёткость классическими шпажными приёмами рассекает всё дымчатое и туманное, аллегорическое. Поднимается гвалт. Разноплановое полотно трещит и ползёт по швам, его пытаются сшивать. Малозаметные стежки и умельцев также причисляют к искусству и мастерам. Кому же хочется трудиться напрасно, а слава, а бессмертие, да обыкновенная краюха хлеба? И вот полотно объявляют священным, а затем аплодируют собственной находчивости. В нём подмечают некую ценность, талантливо отображающую нашу беспокойную и «многоплановую» жизнь, образ мысли. Объявляют настоящим искусством, прикрывают стеклом, защищают сигнализацией и выставляют охрану.

Вдалеке от выставочного зала, за лабиринтом коридоров, в мастерской продолжали спорить и ругаться напившиеся по случаю художники. Жизнь отдельно, живопись сама по себе.

Назар убегал от всего живописного и портретного, и только одна картина однажды потрясла его детское воображение: «Девятый вал». Там, на жалком обломке гордой цивилизации, ещё недавно, до шторма, бахвалящейся своей мощью, спасаются беспомощные перед морской стихией люди. Морская волна царь-горой возвышается над вопящими от страха карликами, которые возомнили себя покорителями океанов. Вспененный султан трепещет на ветру, и величественная необузданная стихия решает, как ей поступить: утопить сразу, или поиграть и выбросить потом на берег? Мальчик задумался, переминаясь постоял у картины, наклоняя голову, то в одну, то в другую сторону и решительно направился к выходу. Многое ещё было мальцу непонятно.

Заботливые родители рассудительно пытались определить место Назара в жизни. Так он попал сначала в борцовский зал: «Сила и умение давать сдачу – это главное, сынок».

Назар походил и воспротивился:

– Папа, неужели умение ставить кому-то подножку сделает меня человеком?

– Хм… надо уметь защищать себя.

– Так и остальные ведь учатся? На подножках далеко ли уйдёшь?

И Назар категорически отказался примерять новенькое кимоно.

Сохраняя верность олимпийским традициям и красочным перспективам, в которых пьедесталы заслоняли собой всё, Назара записали к тренеру большого тенниса. Тот был в моде и обещал перспективы. Мальчику дали ракетку, и он, следуя чётким указаниям, начал настойчиво и методично вбивать мячик в бетонную стенку, потом сбился со счёта и обратился к тренеру: