Макс приоткрыл глаза и, отбросив грустные размышления, посмотрел на своего спутника. Вьющиеся черные волосы Андрея неряшливо торчали в разные стороны, густая челка почти скрывала карие глаза. На тонких, изъеденных морской солью губах играла легкая улыбка, которая могла означать как веселость, так и легкую, невесомую грусть. Макс хорошо знал друга и умел видеть в нем то, что не видели другие. За веселостью в его глазах нередко скрывалась тайная боль, а улыбка, такая легкая с виду, иногда на мгновение превращалась в гримасу страданий. Но друг хорошо скрывал чувства, и многие считали, что его не сломили трудности и невзгоды, выпавшие на его долю.

Но иногда Андрей совершенно менялся, словно превращаясь в другого человека. Это случалось в те минуты, когда он думал, что на него никто не смотрит. Однако в плавании друзья уже провели немало времени, а в небольшой лодке трудно спрятаться. Макс видел, как напрягалось, становилось суровым лицо друга, как глубокие морщины на его лбу становились глубже. Карие глаза со злобой смотрели в никуда, Андрей, крепко задумавшись, сжимал и разжимал кулаки, хмурил брови и играл желваками. Макс с ужасом отмечал, каким незнакомым становится лицо друга в эти моменты. Андрей даже выглядел лет на десять старше Макса, хотя они были практически ровесниками. Макс немного побаивался друга в таком состоянии. Хорошо, что это случалось нечасто. А иногда, когда Макс видел смеющееся лицо друга, его терзал вопрос: а может быть, это лицо – только маска? Может, эти улыбки и добрые взгляды – всего лишь притворство?

– Ты о том, как примет нас федерация? – спросил Макс, пытаясь найти в глазах друга ответы на свои вопросы, о которых он тайно думал, но тщетно – тот, словно почувствовав это, отвел взгляд в сторону.

Андрей поднялся на ноги. Его наготу прикрывали лишь грязно-серые, как и парус лодки, широкие шорты. Нет, думал Макс, друг все же очень сильно изменился. Они стали с ним очень непохожи. Макс так и остался нескладным, тощим юношей с копной светлых волос и россыпью веснушек на вздернутом носу, лишь ростом стал повыше. И еще Макс умел мечтать. А умел ли мечтать Андрей? Макс смотрел на могучую, обросшую мускулами фигуру друга, на его мощную спину, где розовели не поддающиеся загару длинные розовые шрамы. Он помнил Андрея худым мальчишкой с торчащими ушами и пронзительным, доверчивым взглядом, вечно шмыгающего носом, ведь на Плавучих островах, продуваемых северными ветрами, сложно было не простудиться. Андрей был непоседливым ребенком, не знающим усталости, и часто придумывал всяческие шалости, втягивая в них и Макса. Он звонко смеялся и любил шутить, рассказывая окружающим анекдоты, которых наслушался от своего деда. Тот мальчишка и этот возмужавший юноша казались совершенно разными людьми.

– Я говорю о горах, – вздохнул Андрей, уперев руки в бока.

Он мечтательно устремил взгляд куда-то вдаль, словно надеясь увидеть эти самые горы. Но горизонт, как и несколько дней назад, был лишь линией, что соединял бескрайнее голубое небо и такой же бескрайний голубой океан. Волны шумели, разбиваясь о нос лодки, словно возмущаясь тем, что их потревожили, и Максим прикрыл глаза, наслаждаясь моментом. Он думал, что путешествие будет намного опаснее, но пока все складывалось неплохо: отличная погода, попутный ветер и лучший друг рядом – что может быть прекраснее? В глубине души он радовался, что покинул свои острова.

Плавучие острова находились далеко на севере, погода в тех местах была недружелюбной. Злой, колючий ветер приносил только холод, редко уступая место теплым ветрам. Кургузые постройки, которые они называли лачугами, были собраны из разнообразного хлама и слабо защищали от непогоды, беспрестанно обрушивающейся на острова холодным дождем или мокрым снегом. Лежа по ночам в своей лачуге, Макс часто слышал безумный вой ветра, который не могли приглушить тонкие стены, сложенные из пластиковых бутылок, прелой соломы, кусков железа и глины, которая каким-то чудом соединяла все это в подобие жилища.