Она оглядела одноместную аккуратную комнатку, заглянула в ванную, чистенькую, со свежими полотенцами на полке. Наскоро скинув одежду, Юля забралась в душ. Боже! Какое это было счастье — смыть с себя дорожную пыль, а с ней и тревогу, и неуверенность. Она ничего не знала об этом странном человеке — пускай он даже извращенец, но за возможность помыться, переодеться в чистое, лечь на белую хрустящую простынь — она готова сейчас душу дьяволу продать, ну а потом будь что будет.
В портфеле оказался небольшой ноутбук, диктофон и груда мини-кассет. Диктофон с кассетами ее удивил: она раньше с такой техникой дела не имела, однако быстро разобралась, что к чему и принялась за работу. С первой кассетой она промучилась долго. Голос у художника был глухой, хриплый и многие слова звучали непонятно — приходилось по несколько раз одно и то же место прокручивать. Но потом она как-то попривыкла и дело пошло бодрее. Манера изложения у художника была иронично-повествовательная, некоторым людям в его рассказах доставалось немало «теплых» слов. Юля решила не углубляться в такие детали, а просто старалась наиболее точно переносить слова на бумагу, вернее, на экран монитора. К вечеру зазвонил телефон на тумбочке.
— Как дела? — раздался в трубке голос Георгия Арнольдовича.
— Хорошо, — ответила Юля. — Заканчиваю третью кассету печатать.
— Как третью? — изумился Гореславский.
— Ну, я просто пока разобралась... потом быстрее будет, — начала оправдываться Юля.
Гореславский рассмеялся на том конце провода хриплым смехом.
— Ну ты даешь! — хихикнул он. — Другие и одной-то за день осилить не могли. А ты ничего не пропускаешь?
— Нет, — ответила Юля. — Все точно — слово в слово.
— Ну и хорошо. Сейчас поедем обедать или ужинать. Что там у нас со временем? А потом работать и работать. Я, видишь ли, полуночник.
Гореславский не соврал: самая работа начиналась почти к полуночи. Она приходила в его номер и зачитывала напечатанное за день. Гореславский внимательно слушал, вносил коррективы. Один раз Юля предложила поменять местами слова.
— Так выразительнее и более понятно, о чем речь.
Гореславский буркнул что-то по поводу курицы и яйца, но потом попросил прочитать еще раз Юлькин вариант и согласился, что, да — так лучше.
— А ты сечешь, — похвалил он. — А говорила, не училась нигде...
— Ну школу-то я закончила, — вздохнула она и, не удержавшись, похвасталась: — С золотом.
— А кем стать хотела? — полюбопытствовал Гореславский.
— Журналистом, — Юля отвела глаза в сторону.
— А чего не стала?
Она кинула на него раздраженный взгляд. Что не понятного-то?
— Так и почему? — не унимался Гореславский. — Я смотрю у тебя и задатки есть...
— Господи! — не выдержала Юля. — Да потому! Куда я с такой мордой? Людей пугать?
— Большую часть времени журналист проводит за столом или за монитором. Статьи писать — лицо не нужно, главное — руки и голова, — он постучал пальцем себе по лбу.
— А учиться? — тихо возразила она.
— А на заочном? — парировал он. — А по интернету? Ты сколько дома сиднем просидела? Да за это время вполне можно было уже какое образование и получить.
Юля выкатила глаза, не ожидая такого напора. И обиделась. Хорошо ему рассуждать. Костя вот тоже никогда не понимал, почему она стесняется на улицу выходить. И папа не понимал. И этот тоже не понимает, каково это быть страшилищем, уродиной! Особенно если до того была ты королевой...
Но Гореславский больше не стал ее расспрашивать, и они продолжили работу. Заканчивалась она у них часа в три ночи, и то когда Юля зевоту уже не могла сдерживать.
Так прошла неделя. Днем Юля печатала с диктофона, потом проверяла написанное. Когда глаза уставали, наливала себе чаю и садилась возле открытого окна. Прямо за гостиницей виднелись купы деревьев, наверное, парк, туда по вечерам шли люди: семьями, парами, компаниями. Играла музыка и иногда ветер доносил запах шашлыка. В городе, похоже, вовсю начинался летний сезон. Юля старалась не думать о том, что будет завтра, из нее словно воздух выпустили, отключили от питания, выдернули вилку из розетки, и тянуть приходилось на остатках почти разряженной батарейки.