– Отдай за меня сестру, светлый князь! Вено дам, какое ни пожелаешь. Отслужу службу, какую запросишь. Отдай!

– А кто ты таков, что сестру мою в жены просишь? Кто отец твой, кто твоя мать? Почему не пришел со сватами, а прокрался в светлицу как тать? – давний обычай подсказывал Борису слова.

Незнакомец усмехнулся и чуть ссутулился, словно ждал нападения:

– Волх я. Серый Волх, сын Любавы Олеговны, из переяславских Ольговичей.

– А отец-то твой кто? – неожиданно встрял Боняка.

– Отец? – Волх замолчал надолго, словно пробуя на вкус тишину. – Бог мой отец. Старый Ящер, летучий змей.

Одинокая стрела просвистела над крышей и ушла в темноту. Гридни попятились. Борис понял: еще минута – и во дворе будет бойня. Бесова сына, может, они и сложат, но на этом князь лишится дружины. И хорошо, если голову сохранит.

– Стоять! – рыкнул он на парней. – Всем стоять, сволота! Поперек князя из пекла полезли?! Щит к ноге!!!

Шестеро старших гридней тотчас выстроились подле ворот, уткнув в землю острые концы щитов. Остальные сгрудились за живой стеной, целя стрелы.

– Добро. Держите строй. Молча. Князь говорит.

Хмурый Волх стоял совершенно спокойно, словно железо не могло его уязвить. Но Борис видел глубокие, сочащиеся кровью царапины на груди и плечах богатыря – не иначе как об ножи в ставнях. Князь глубоко вдохнул, чтобы спутанные слова улеглись в голове нужным порядком.

– Значит так, Волх сын Любавы… Виру с тебя возьму, и немалую. Сестру княжью поял, как холопку безродную, семье позор принес, Бельцскому князю свадьбу сгубил, против чести пошел. Стены мне поставь. Каменные. Вокруг Ладыжина. Чтобы ни огонь, ни вода, ни дерево, ни враги лютые их порушить не могли во веки веков…

Волх легонько повел бровями:

– За белы камушки сестру продаешь? Хорошо… Через три дня, князь, будет тебе стена. Ни огнем, ни водою, ни вражьей силой ее не взломят.

– Я не договорил, Волх сын Любавы. Я, князь Борис Романович, крещеный, верю в Христа, Богородицу и святых. Отец наш, князь Роман Ингваревич Черниговский, отошел ко Христу, и княгиня-матушка Ирина Феодоровна почила в бозе, и князь Ингвар Святославич Черниговский, и отец его, и дед, и прадед… И сестра моя, княжна Зоя Романовна, не пойдет за бесьего сына плодить нехристей-чертенят. Хочешь взять ее в жены – прими Христа. И веди сестру под венец в церковь, как положено у добрых людей.

Нехороший взгляд Волха уперся в переносицу князю:

– А если я скажу «нет»? Я сильней тебя, князь, и сильней твоей дружины. Разметаю по бревнам тын, стопчу твоих воев и уйду себе в лес с сестрой твоей на плече… Что поделаешь?

Низкий голос Бориса был тяжел, словно молот:

– Не уйдешь. И не скажешь.

Волх ссутулился, наклонил голову, сжал пудовые кулаки… На какой-то момент Борису показалось, что битва все-таки будет. Но вот тяжелые плечи поникли:

– Хорошо. Приму крест. Но и ты, князь, обещай, что пройдешь со мной по лесу в ночь перед тем, как я в церковь отправлюсь. По рукам?

Князь ударил ладонью о широкую, как подушка, десницу. Тут же Волх отпрыгнул назад, кувыркнулся и взмыл вверх серым соколом. Никому из дружинников, к счастью, не взбрело в буйну голову пальнуть вслед. Разом ослабнув, князь приказал Давыду Путятичу расставить караул и побрел в девичий терем. Исстрадавшаяся Зоя металась по горнице, мало не обезумев. Борис обнял ее, как в детстве, удержал вырывающееся, горячее тело, неловко чмокнул в золотую макушку:

– Все хорошо, Заюшка. Жив твой сокол, целехонек. Бог даст – и свадьбу сыграете.

В распахнутых глазах Зои попеременно сменились недоверие, испуг, радость:

– Правда, брат?