Завтрак прошел на удивление сухо. Отец и сын приглядывались друг к другу, обменивались незначительными вопросами. Первый порыв прошел, появилась неловкость, каковая всегда случается при разговоре двух практически незнакомых людей, разделенных и возрастом, и воспитанием. Обычно ехидный Напайос ел молча и почти не пил, казалось, сатира что-то тревожит. После трапезы Аврелиан собрал на заднем дворе всю фамилию – от управляющего до девчонок-посудомоек – и пообещал, что засечет до полусмерти, а потом продаст на рынке в Эборакуме любого, кто обмолвится мальчику, какой шлюхой была его мать. Поглядев на испуганные лица рабов, трибун удостоверился, что они будут молчать, и распорядился еще раз насчет вечернего празднества. Мальчишки-посланцы – кто пешком, кто на шустрых пони – отправились по фермам и в поселок ветеранов, а к сторожевой башне на границе владения управляющий самолично запустил почтового голубя.

Завершив утренние дела, трибун предложил сыну прогулку по его будущему поместью. Невзирая на некоторое запустение последних лет, еще оставалось чем похвалиться – в глухой провинции у моря можно жить почти так же роскошно, как в столице Империи. Аврелиан гордился бассейном с подогретой водой, розовыми кустами, капустными грядками, аллеей статуй римской работы. Бронзовая, черненая фигура засыпающего сатира очень напоминала Напайоса. Трибун показал сыну очаровательную мраморную беседку, где любила сиживать Туллия, но говорить о матери они не стали.

Молодой Аврелий не замедлил оглядеть внешние стены виллы и порадоваться, что укрепления содержатся с должной тщательностью. Он тоже слышал об ордах саксов и рассказал отцу о погроме в Аква Сулис. По счастью, насытившись добычей, варвары сели на корабли и убрались на континент, но до зимы могут приплыть и новые. Аврелиан согласился: да, опасность ходит под боком, с тех пор как из Британии вывели легионы, в стране с каждым годом все неспокойней. У префекта провинции нет ни власти, ни войск, ни денег, каждый округ обходится своими силами, те, кто посильней, начинают грабить соседей, будто не римляне вовсе. Сын на это вздохнул: птичий клин, волчья стая и человечье стадо без вожака непременно собьются с пути, рассеются и погибнут. У Восточного Рима есть император – и государство растет и ширится. У Западного – скипетр власти принял капризный ублюдок, и варвары едва не обрушили стены Вечного города. Как говорил великий Цезарь: лучше быть первым в деревне… Аврелиан улыбнулся и ничего не сказал. Сын оказался не только умен и отважен, но и честолюбив.

Девчонка-рабыня прервала увлекательный разговор. На виллу пожаловали пограничные легионеры. Удивительно, что так быстро, – Аврелиану казалось, что голубь еще должен лететь над лесом. Или за беседой они забыли о времени?

Причина оказалась в другом. Одноглазый Валерий и Лупин по прозванию Люпус Эст ввечеру взяли пленника. Сакса. Скорее всего – шпиона. Татуированный белокурый гигант был ранен, но держался стойко и глядел с такой бешеной злобой, что трибун засомневался в осмысленности допроса. Он хорошо знал людей – такие почти не ломаются. Экзекутор на вилле, конечно, был, но в обязанности его входила исключительно порка нерадивых рабов. Но попытка не пытка… Аврелиан велел вести пленника в подвал и туда же позвать Верцингеторикса – своему знанию варварского наречия он не очень-то доверял.

Попался сакс просто: они с приятелем вышли к границам имения, завидели пост и под шумок решили башню поджечь. По счастью, следуя обычаю римлян, старики держали внизу гусей, и птицы заголосили, почуяв чужих. Одного сакса парни пробили дротиками, второй попал в сеть, потому и доставлен был почти что невредимым. Оставалось понять – а зачем это саксы вышли в лес погуляти?