Наверху было прохладно, ветрено, и Юля зябко куталась в шерстяную кофту.

– Знаешь, – сказала она, – вон там, высоко-высоко, расположен «Приют одиннадцати».

Она имела в виду наш вечно покрытый снегами Монблан, о двух сверкающих на солнце вершинах.

– Почему одиннадцати?

– Столько их было, когда они поднялись на четыре тысячи метров и разбили там первый лагерь. Только это было давно, лет пятьдесят назад! Потом на месте лагеря построили хижину, а сейчас там трехэтажная гостиница, приют альпинистов.

– Ты там была?

– Пока нет, но обязательно побываю. Его ещё в шутку называют «Отель под облаками». Там круглый год зима. Ты смотрел фильм «Вертикаль»?

– Это с Высоцким? Нет, только песни знаю все наизусть.

– Кто их сегодня не знает! Я думала, там покажут приют, не показали, не так-то просто туда добраться, особенно с аппаратурой, всё-таки больше четырёх тысяч метров над уровнем моря.

Мы стояли и любовались нашим советским Монбланом.

– Холодно, надо спускаться, – зябко передёрнув плечами, сказала Юля.

Я обнял её и на этот раз поцеловал.

– У тебя есть девушка? – спросила она.

– Была, но сейчас уже, думаю, нет.

– Куда же она подевалась?

– Никуда, просто разлюбили друг друга.

– Как все просто, оказывается!

– Да нет, не просто. Но всему приходит конец.

– Приходит конец… – задумчиво повторила она. – Как все просто.

– А в жизни всё, в общем-то, просто. Если специально не усложнять.

– Она усложняла?

– Не знаю, может быть, это как раз я усложнял. Просто отношения исчерпали себя, или встретила кого-то другого.

– Исчерпали себя, – опять повторила она вслед за мной. – Что в таком случае ощущает человек? Душевную пустоту?

– А разве с тобой такого не бывало? Я, например, никакой пустоты не почувствовал.

Мы замолчали. Сказать по правде, я ещё никогда не вёл с девушками таких серьезных разговоров. С Зойкой мы были знакомы тысячу лет, и там никаких рассуждений не требовалось, мы понимали друг друга с полуслова. До последнего времени, разумеется, пока с ней не случилось то, что случилось. А вступать с другими девушками в более близкие отношения мне тогда не позволял мой пресловутый внутренний кодекс. Да и не нужен мне был никто, кроме неё! Сейчас все изменилось, и я чувствовал, что Юля постепенно начинает занимать в моей душе, как это цинично не прозвучит, освободившееся после Зойки место. Мы вернулись на станцию, дождались прихода кабинки, доставившей новую порцию отдыхающих, и поехали вниз. На обед мы, конечно же, опоздали.

– Давай смотаемся в город, где-нибудь посидим, перекусим, – предложил я.

В кафе, как и во всех заведениях общепита курортной зоны, было полно народу, но нам повезло, какая-то парочка, закончив трапезу, вышла из-за стола. Мы заняли её место. Напротив сидела мать с маленьким толстым мальчиком. Он все время капризничал, вертел головой, когда она подносила к его рту ложку с едой, словом, всячески выказывал своё возмущение. Наконец, так ударил мать по руке, что каша из ложки забрызгала Юльке платье.

– Знаешь, пойдём отсюда, – сказал я ей, – только настроение всё испортят.

Официант, подошедший принять заказ, оценив ситуацию, предложил:

– Садитесь вон за тот столик, видите – служебный, всё равно он пока пустует.

«Надо же, – подумал я, – и такое бывает, мир не без добрых людей!». Мы пересели. Я помог Юле оттереть с платья кашу.

– Пить что-нибудь будем?

– Это необходимо?

– В общем-то, нет. Но ты ведь завтра уезжаешь, давай выпьем за твои удачно проведенные каникулы. Нет, лучше – за нашу встречу!

– Главное – был бы повод, да?

– А ты считаешь, за это не стоит выпить?

– Не знаю, мы с тобой, между прочим, только три дня, как познакомились.