– Хорошо!

Часов в девять утра я подкатил к Зойкиному дому на такси. Она только-только проснулась и, узнав, что внизу ждёт машина, с досадой меня отчитала:

– Митя, скажи, ну кто на пляж на такси ездит, да ещё в такую рань! Мы же с тобой не в ЗАГС собираемся!

Я попытался её поторопить, но она продолжала ворчать:

– Что за провинциальные купеческие замашки!

Конечно, себя она уже считала столичной штучкой, в Москве ведь теперь училась.

На пляже мне пришла в голову идея отправиться на другую сторону водохранилища, я там ещё не бывал. Мы приехали в порт, взяли билеты на рейсовый теплоход, и наш миникруиз начался. Ходу до Вильядж де Котѝ, так называлось небольшое селение на противоположном берегу, было не более минут сорока. На палубе играла музыка, работал буфет, и мы ощущали себя персонажами какого-то шикарного голливудского кинофильма. На том берегу тоже был пляж, правда, похуже нашего, городского. Мы несколько раз искупались, позагорали.

– А ты мог бы переплыть водохранилище? – спросила Зойка задумчиво.

Я вообще-то держался на воде хорошо, к тому же не раз слышал байки от своих школьных товарищей, что кто-то из них якобы преодолевал это рукотворное море вплавь.

– Не знаю, не пробовал, но если ты хочешь… Только имей в виду, возвращаться в город тебе придётся одной.

– Да ладно, я пошутила. Скажи, а неужели смог бы переплыть?

Я подумал, прикинул. В принципе, сил бы мне вполне хватило преодолеть эти девять с чем-то там километров. Вода была теплая, ветер отсутствовал. Только сколько времени заняла бы вся эта канитель? Солнце уже садилось, а в темноте преодолевать фарватер опасно, можно попасть под винт какого-нибудь судна.

– Ты что, всерьёз, что ли, воспринял мои слова? – удивлённо спросила Зоя. – Ну, ты даешь, с тобой, оказывается, опасно шутить!

На пляже имелась какая-то забегаловка с двумя или тремя столиками. Можно было заказать лимонад, засохшие пирожные и сухое вино. Мы остановились на газировке и вине. Это был «Рислинг». Большей кислятины мне в мои нежные годы ещё пробовать не приходилось. Зойке, кстати, тоже. Но мы героически осушили бутылку, запив вино лимонадом. Уже давно стемнело, на южном небе мерцали звезды.

– О Боже, – спохватилась Зойка, – когда отходит последний катер?

Мы побежали к причалу. Матрос уже убирал сходни, но увидев нас, притормозил. Мы были одни на этом последнем теплоходике, исключая, конечно, шкипера и матроса. Они находились в рубке, а мы спустились в самый низ, где в пустом салоне едва горел свет. Вся моя резвость в один миг иссякла. Мы сели на мягкий диван и долго молчали. Я осторожно обнял Зою и поцеловал. От неё пахло вином и нагретым за день на солнце молодым, упругим телом. Весь путь мы обнимались и целовались и на этом не остановились. С ней у меня такое было впервые. Впрочем, не только с ней.

В то самое лето мы сильнее всего ощущали взаимное притяжение, можно сказать, искреннюю влюбленность. Впоследствии в наших отношениях что-то произошло, непонятным образом надломилось. Внешне всё оставалось как прежде, мы слали друг другу письма, в которых рассказывали о своем житье-бытье, об институтских друзьях, о развлечениях. Но я видел, что в Зойкиных посланиях пропала былая искренность, она явно что-то недоговаривала. Читать между строк я ещё не умел, но интуитивно чувствовал: она находится на каком-то распутье.

Особенно меня потрясло одно её письмо. Оно было, казалось бы, ни о чем: о пакостном настроении, мерзкой московской погоде, о ссоре с какой-то подругой. Ну что тут такого, бывает, просто-напросто на человека накатила хандра, временная депрессуха! Но я хорошо знал Зойку, она так могла писать, лишь испытывая какое-то очень сильное чувство. К кому-то, кто ей, по-видимому, пока что не отвечает взаимностью! Я догадался об этом, но ничего предпринимать не стал. Сейчас-то я понимаю, скорее всего, она хотела услышать от меня какие-то волшебные слова, способные излечить её от испытываемой боли, помочь разобраться в себе и найти правильное решение. Но я увидел только одно – у неё появился другой. А раз так, пусть решает сама кого кому предпочесть! Советчики в таком деле излишни.