Только я сам себя не прощу. Очень долго.

Вокзал. Курьер открыл глаза и тут же закрыл. Здесь останется. Сил ехать к себе в Свиблово было никаких.

***

Разбейся в лепёшку, но чтобы я видела, как из тебя выходит ненависть. И любовь. Ты должна парить. Не смей опускать голову! Гранд жете выше! Ещё выше! Я хочу слышать как скрипит пол! Продолжай делать без остановки, пока я не скажу…

– Остановись, – как будто в панике Таня выдохнула на заднем сиденье в авто, как тут же Лёша покорно свернул к обочине.

В окно заглядывал луч искусственного освещения из ресторана рядом, проходившие мимо люди кутались в тепло верхних одежд. Погода не лучшая для прогулок, но ещё больше она противна для нахождения в заточении квартирных стен. Оба влюблённых сегодня были не в духе. Как и вчера. Алексея не взяли на сольную партию, в тур Большого театра взяли другую труппу балета и Таня, она слишком много задавала в последние дни вопросов. Куда ты? С кем ты? Зачем ты? Им всего двадцать один год, но её разговоры наводили танцора на мысль, что они крепко, тяжело и давно в браке. В том самом, где понимаешь, что устал от человека только лишь по причине его вздоха.

Крепко Лёша сжал руль и бросил взгляд на часы. Его уже ждут в театре.

– Что? Ты что-то забыла? – он спросил из любезности, поскольку знал, что с собой у девушки не было ничего, кроме телефона, пачки сигарет и паспорта.

Таня подняла полусонный взгляд и открыла дверь.

– Здесь меня высади. Проедусь.

Голос её не источал ни обиды, ни злости. Он был покорным, а его холодным. А обижаться за что? За то, что она не заметила его озабоченности танцами в три часа ночи и плохо массажировала вечером его плечи? Глупо, но танцор крепко обиделся на это. Быть стервой Таня не хотела и не умела, поэтому крепко обняв своего любимого за шею, легонько поцеловала в щёку.

– Простишь меня?

У обочины Алексей заботливо усадил Татьяну в креслице, поправил колёса и пообещал, что к вечеру простит. Шутник. Он привозил свою возлюбленную и увозил в одно и то же место почти каждый день – парковка возле основной сцены Большого театра. В один и тот же промежуток времени – с 13:00 до 18:00. Никаких такси, метро и автобусов. Только Алексей и его BMW. Туда и обратно. Его никогда не подмывало спросить, чем же Татьяна занята все эти часы. Что можно изо дня в день делать на Театральной площади? Не делала ничего, а просто сидела в своём кресле напротив старого здания театра и всё. Читала книгу, слушала музыку и иногда отлучалась в кофейню, чтобы перекусить и переждать непогоду.

Обычные будние.

– Я заканчиваю в четыре, потом еду с парнями в одно место, это на долго. Можешь в шесть подъехать к Ильинскому скверу? Отвезу тебя домой.

Горячими ладошками Таня обняла его руки и прижала к своей щеке.

– Да, в пять на Ильинском. Я подъеду. Погрей носки на батарее перед репетицией, пальцы отогреются.

Ничего, по обычаю, не ответив, танцор уехал прочь. В сторону Большого театра.

Карие глаза поднялись вверх по фасадам Большой Дмитровки, чтобы не увидеть ничего, кроме верхних этажей. Как давно Танечка не поднималась на уровень выше метра. Детский рост. Поэтому видела мир неполным. С этим фактом она уже успела свыкнуться, ведь Лёшины глаза, его красивые любимые черты лица, были для неё всегда в пределах досягаемости. Он, как принц, увёз её в шестнадцать лет из Санкт-Петербурга во взрослую, самостоятельную московскую жизнь, а Танечка была и рада. Приезжая домой к папе, она не раз задумывалась о том, что жизнь без её любимого танцора совсем невозможна. И его ухаживания, их совместные портреты в рамочках, расставленные по их квартире, постоянно возвращали её к мысли, что, несмотря на его трудный характер, они ещё созданы друг для друга.