– Да, спасибо. Для меня это важно. – медленно проговорила Лайла.

Вечер прошел благоприятно. В гости никого не звали, поэтому он прошел в тихой обстановке. В целом и некого звать. Война забрала многих знакомых, а у Лайлы совсем никого не осталось.

***

Уже ближе к ночи Стивен вышел на балкон. Легкий прохладный ветер и шелест листьев успокаивает. Горячий кофе согревает. Стивен решил позвонить Луизе Макборн. Несколько гудков и вдруг послышалось «Алло».

– Здравствуй, как у вас дела? – выдохнув сказал Стивен.

– Привет. Все правильно. То есть, хорошо.

Луиза говорит как—то расторопно.

– Всё, так как надо. Дети учатся.

– Чем занимаетесь? – после этого вопроса встала странная пауза.

– Ну, вообще, я занята немного. Работаю. И ты немного отвлекаешь.

Стивен извинился, и они закончили разговор. Он положил трубку. На балкон вышла Лайла.

– Стиви, тебе не холодно?

– Немного прохладно, но мне нравится.

За время войны именно зимой ему приходилось выживать в дикой среде. Чувствовать холод, всё равно, что ощущать силу и адреналин.

– Ты опять кофе перед сном пьёшь?

Лайла как врач следит за тем, чтобы он не пил кофе. Она уже отучила его курить и пить алкоголь.

– Да. Согревает. – шутливо ответил Стивен.

– Уже поздно. Я сейчас измерю давление твоим родителям и, наверное, лягу спать. Устала.

– Тогда подготовлю постель. Тоже хочется упасть.

В гостиной Лайла собрала стариков и ищет тонометр. Мать с любовью смотрит на девушку. За год проживания стала для неё как дочь.

– Я всегда хотела, чтобы кто—то из моих мальчиков стал врачом.

– Не знаю, как Феликс, но Стивен к этой сфере совсем не расположен.

– Да. Я поняла это, когда он сказал, что останется в армии. Места себе не находила без него. А когда война началась…

И тут в диалог вторгся отец.

– Ревела, как ненормальная. Постоянно в слезах. Ладно, поначалу переживала, понятно. Так она ведь всю войну проревела. И пока ей не сказали, что её сын живой герой, не успокаивалась. Дурная женщина.

– Сам дурной! Представь, Лайла. Твоего сына вот так забрали воевать. Говорят, что пропал без вести. Потом говорят, что в плену был. В конце, вообще, предателем оказался. Я чуть с ума не сошла. А этому пофиг. Он цветы поливает. – перешла на громкую речь мать.

– Да, если бы ещё, и я ходил с таким лицом, Феликс бы встал со своего инвалидного кресла и ушёл бы к чертям собачьим от нас. Своим психозом чуть нас до психоза не довела.

– Это мне говорит человек, который каждый день пропадал со своими братьями по выпивке.

– Я от тебя прятался. С ума сводила. Даже Феликс просил меня с собой забрать. Потому что не выносил тебя.

– Дурень. Это я его просила, узнать, где ты пропадаешь. Думаешь, откуда я знаю, что вы бухаете? – мать начала кричать.

– Вот, Феликс, сукин сын!

– Я бы сказала: «Сын олигофрена».

Лайлу очень веселит, как спорят старики. Но она решила их перебить.

– Извините, что встреваю, но, чтобы измерить давление, мне нужно слушать пульс.

– Прости, дочка. Молчим – спокойно произнёс отец.

– Даже Лайла не хочет твоё тявканье слушать – добавила мать шёпотом.

– Вот, дурная женщина. Врач сказал, молчать, а не шептаться.

Стивен готовит кровать ко сну. Вдруг звонит телефон. Это Феликс.

– Что случилось?

Обычно брат звонит, если что—то срочное.

– Ничего. Слышишь, как родители спорят? Но знаешь до войны они также ругались. А потом наш дом погрузился в тишину. Никто ни с кем не разговаривал. А если они ссорились, то это было уже не так весело.

Стивен всегда винил себя в том, что переживала его семья в годы войны.

– Никогда не спрашивал. Считаешь ли ты меня уродом из—за того, что я решил стать военным?