Обернувшись, Петров увидел… Сидорову! Или очень похожую на неё женщину на стуле у противоположной стены. Потеряв окончательно самообладание, бормоча извинения, помчался по длинному коридору, натыкаясь на стулья и сидящих граждан. Вслед ему нёсся пронзительный, мелодичный хохот Сидоровой, похожий на блеяние козочки.

Наконец он выскочил на свежий воздух, но в ушах еще стоял этот демонический хохот с переливами.

Петров помотал головой, сбрасывая наваждение, и стал удаляться от двери бесовского учреждения.

Луч, выглянувший сквозь рваные облака осеннего солнца, неожиданно ослепил глаза Петрову. Он зажмурился, но успел заметить напротив важно восседающую серую ворону на детской площадке.

Ворона занималась своими делами: попеременно, то длинным клювом, то лапой ковыряла в песочнице, возможно, нашла там дождевого червя и хотела полакомиться добычей.

Петров открыл глаза, они еще плохо приспособились к яркому свету дня.

Ворона подняла голову и скрипуче мявкнула, глянув осуждающе на Петрова… Тот встряхнул головой, переведя взгляд выше на стоящем невдалеке дерево. На горизонтальном его ответвлении, сладко потягиваясь, выгнула спину рыжая кошка. Подняв хвост трубой, она протяжно каркнула и мило улыбнулась ему.

Петров низко опустил голову и обречённо побрёл по тротуару, не обходя лужи, в свою тринадцатую квартиру.

28. 04. 2015 г.

Впервые я приехал на Кавказ в августе середины семидесятых годов прошлого века. Шёл по улицам курортного городка, и повсюду у частных домовладений с плодовых деревьев свисали, падали на землю и на асфальт спелые сливы, груши, яблоки…

Меня это поразило, поскольку я приехал в отпуск из Сибири, и у нас там ничего подобного не было, такое обилие пропадающего добра, здесь никого не интересовало: падает, гниёт, его топчут. Украдкой поднимая спелые плоды, обтирал их платочком и ел.

Я приехал погостить к родственникам на месяц из шахтёрского городка, где восемь месяцев зима, холода, и всё, как чёрно-белое кино: черные дома, белый снег, который, не успев лечь на землю, становится чёрным из-за вечно дымящихся терриконов и летящего пепла, оседающего повсюду. Пепел забивался в двойные рамы оклеенных бумагой окон. К весне его набиралось почти до половины рамы, ухудшая освещённость помещений.

В семидесятые годы летом в магазинах днём с огнём невозможно было найти в шахтерских городах Сибири на прилавках ни фруктов, ни всего того, что лежало в магазинах курортных городов.

Здесь же свободно продавались колбасы, сыры и другие деликатесы, но что ещё удивительно, в витринах стояло множество различных вин: «Улыбка», «Каберне», «Кагор», «Портвейн», «Чёрные глаза»…

О существовании подобного изобилия, живя в Сибири, я даже не подозревал. У нас на прилавках из спиртного стояла только водка и «Шампанское». Еще продавалось пиво «Жигулёвское» на розлив в бочках. В ресторанах ассортимент, конечно, был побогаче, но часто ли рабочий человек мог позволить себе отобедать в таком заведении?

Вдобавок друг попросил привезти сухого вина с Кавказа, я спросил: «Оно что порошковое, как горчица или молоко?

«Нет, − засмеялся он, − увидишь сам…»

Конечно, не все тогда были такие «дикие», как я, но и не было всем доступно пользоваться дарами юга…

Приехал я, однако, не только посмотреть, как люди живут, а с прицелом: чем чёрт не шутит, может, удастся перебраться в эти благословенные края… Никто меня с семьёй не обрекал на вечную жизнь под небом Сибири, хоть и прекрасной по-своему, но хотелось чего-то более тёплого.

Идею подсказала теща, Анастасия Михайловна, во время войны она, как медсестра, привозила с фронта в эти края раненых, размещала их по санаториям-госпиталям. От Кавказских Минеральных Вод, всех не разместившихся, везли дальше по Военно-Грузинской дороге, вплоть до Грузии.