В этом дурном мире воля впервые видит саму себя, когда в человеке загорается свет познания. Тогда может возникнуть вопрос: для чего всё это? Оправдывают ли тяготы и труды жизни получаемая от неё выгода? Конечно, как чистое представление, созерцаемое само по себе или воспроизводимое в искусстве, существование даёт величественное зрелище, освобождая от мук в наслаждении прекрасным. Но это познание не спасает навсегда, а лишь на мгновения отрывает от жизни и потому не является выходом из неё, не успокаивает волю, что необходимо для постоянного освобождения.

Здесь Шопенгауэр, правда, совершенно непоследовательно допускает возможность того, что при свете ясного познания человек может свободно решить – за или против этой воли, то есть утвердить или отрицать её. Это единственный случай, когда свобода, обычно относимая к умопостигаемому миру, проявляется в мире явлений. Воля утверждает себя, если после познания жизни продолжает желать её так же, как и прежде, слепо и неосознанно. Обратное – отрицание воли к жизни – происходит, когда после этого познания желание прекращается, и тогда уже не отдельные познанные явления служат мотивами воли, а целостное познание сущности мира, достигнутое через постижение идей и отражающее волю, становится успокоением воли, и так воля свободно упраздняет саму себя.

Тогда человеку уже недостаточно ставить себя наравне с другими и доказывать это познание на практике через справедливость и человеколюбие – в нём рождается отвращение к сущности этого жалкого мира, выражением которой является его собственное существование. Он добровольно выбирает целомудрие, чтобы отрицать продолжение рода в будущих поколениях, и этим сделан первый шаг к упразднению воли. Если бы все люди так её отрицали, воля к жизни вообще прекратила бы существовать. Затем аскеза усиливается. Добровольная бедность, поиск отталкивающего и вызывающего отвращение – чтобы умертвить волю; явление воли, тело, едва поддерживается, практикуется пост, даже мучения и самоистязания, пока воля, живущая в теле, полностью не угаснет, даже если её проявление ещё связано с жизнью последней нитью. Самоубийство, как особая форма утверждения воли, не допускается.

Вместо беспокойства, которое прежде гнало человека от цели к цели, его теперь наполняет полный покой. Остаётся только познание, воля исчезает, для человека больше нет мотивов. Шопенгауэр симпатизирует индийским аскетам, буддийскому учению о прекращении страданий через выход из пёстрого мира жизни (сансары) и погружение в бессознательное (нирвану), а также аскетическим элементам христианства – хотя в его старческой морали нет положительной цели, ради которой упразднение низшего было бы нравственной задачей.25

В отличие от субъективного идеализма Фихте и возрожденного спинозизма Шеллинга, опираясь на реалистический элемент кантовской философии, а также на учения элеатов, Платона и Лейбница, Иоганн Фридрих Гербарт (1776—1841) разработал философскую доктрину, которую сам он, исходя из её преобладающего характера, назвал реализмом. Философию он определяет как обработку понятий. Логика направлена на ясность понятий, метафизика – на их исправление, а эстетика в широком смысле, включающая в себя этику, – на дополнение понятий ценностными определениями. Логика Гербарта в принципе совпадает с кантовской.

Метафизика Гербарта основывается на предпосылке, что в формальных понятиях, данных опытом, особенно в понятии вещи с множеством свойств, в понятии изменения и в понятии «Я», содержатся противоречия, которые требуют их преобразования. В устранении этих противоречий Гербарт видит подлинную задачу спекуляции. Бытие, или абсолютная позиция, не может мыслиться как нечто, отягощенное противоречиями, поэтому эти понятия не могут оставаться неизменными; с другой стороны, оно должно мыслиться так, чтобы могло объяснить эмпирически данную видимость, ибо сколько есть видимости, столько же указаний на бытие. Таким образом, эти понятия, хотя их нельзя сохранить в прежнем виде, нельзя и полностью отвергнуть, а следует методически преобразовать.