Пристрастие к законодательной форме в вере, действиях и устройстве объясняется (подобно тому как переход от веры Лютера к положениям веры Лютера и далее к символам лютеранской церкви отчасти основывался на примере древней церкви, несмотря на всё противодействие, отчасти – на внутренней необходимости объективных норм и на реакции против крайних реформаторских направлений) частично влиянием, которое религия закона и иерархия Ветхого Завета, несмотря на всю христианскую идеализацию, должны были оказывать и на языкохристиан (причём даже без сознательных «уступок» противоположной стороне, которые имели место лишь попутно и гораздо более со стороны части иудеохристиан, чем языкохристиан), а также влиянием древнехристианского предания, особенно λόγια Κυριακά, а с другой стороны – церковной потребностью перехода от субъективных воззрений Павла к объективным нормам и моральной реакцией против ультрапаулинистского антиномизма2.

Баур и Швеглер придают главное значение последовательному развитию и примирению противоречия между иудеохристианством и паулинизмом, приписывая иудеохристианству (чья существеннейшая значимость состоит в том, что оно было исторической предступенью паулинизма) для послепавловского времени (когда оно в виде так называемого эвионитства оставалось влиятельным примерно до 135 года, а затем почти стало лишь угасающей древностью) возможно большее распространение и влияние, чем это фактически доказуемо или вероятно по внутренним причинам.

Напротив, Альбрехт Ричль особенно старался доказать, что католическое христианство возникло не из примирения иудеохристиан и языкохристиан, а представляет собой ступень исключительно языкохристианства; основа преобразования паулинизма лежит в церковной потребности общезначимых норм мышления и жизни в противовес мистической связанности теоретического и практического элементов в понятии веры у самого Павла, обусловленной его особенностью и его опытом, – причём, конечно, с фиксацией того, что в воззрении Павла было текучим и живым, утратились глубина и возвышенность Павлова христианства (Возникновение древнекатолической церкви, 1-е изд., с. 273).

Во втором издании своей работы А. Ричль полагает, что вопрос следует ставить не так, основывалась ли древнекатолическая церковь на почве иудеохристианства или паулинизма, а так, развилась ли она из иудео- или языкохристианства. Он усматривает признаки языкохристианства в устранении иудейского обычая и в убеждении, что они вступили в заветное общение с Богом вместо иудеев (что, конечно, стало возможным лишь благодаря превосходящей иудеохристианство деятельности Павла), и замечает:

«Языкохристиане нуждались сначала в наставлении о единстве Бога и истории Его заветного откровения, о нравственной праведности и суде, о грехе и искуплении, о Царстве Божием и Сыне Божием, прежде чем они могли обратиться к диалектическим отношениям между грехом и законом, благодатью и оправданием, верой и праведностью» (2-е изд., с. 272).

Они объединяли авторитет всех апостолов, включая Павла, но произвольно разлагали их учение так, что Христос представлялся им новым законодателем, а религиозное отношение к Нему – как признание правила веры и исполнение Его закона (там же, с. 580 и след.).

Замечательная работа Ричля, возможно, нуждается в дополнении более подробным рассмотрением развития содержания вероучения, особенно Иоаннова учения, гностицизма и реакции против последнего.

Иудеохристианство, которое характеризуется сочетанием соблюдения Моисеева закона с верой в мессианское достоинство Иисуса, со времени появления Павла разделилось на две фракции. Строгие иудеохристиане не признавали апостольского служения Павла и допускали христиан из язычников к участию в Мессианском Царстве только при условии, что они подвергнутся обрезанию; более умеренные же иудеохристиане признавали за Павлом законную деятельность среди язычников и требовали от уверовавших из язычества лишь соблюдения заповедей, обязательных для прозелитов врат у иудеев (согласно так называемому Апостольскому декрету, Деян. 15:29: ἀπέχεσθαι εἰδωλοθύτων καὶ αἵματος καὶ πνικτοῦ καὶ πορνείας, тогда как в Гал. 2:10 упоминается лишь сбор в пользу бедных в Иерусалиме – условие, которое Павел скорее мог принять, не поощряя возврата к законничеству, им же самим отвергаемому).