Кабинет старшего лейтенанта в довольно странных формах сочетал в себе европейский конструктивизм, европейский же классицизм и восточный лоск, немного отдающий цыганщиной. Здесь был стол с явной претензией на классику века этак семнадцатого (еще того, до Первого Вторжения), в который был вделан рельс, и по нему скользил двойной монитор. Под столом шумел компьютер неплохой модели. Под капитан-лейтенантом было кресло. Нет, не так, Кресло – монументальная конструкция с кнопками климат-контроля на левом подлокотнике. Шкаф в противовес этой помпезности был броским в своей европейской утилитарности – скошенный раздел дверей, на одной из которых было зеркало, черная вторая створка и хромовые ножки резко контрастировали со столом. Но картину ломал богато украшенный чайник литров на восемь, подпирающий потолок и попирающий шкаф. Под казенно-белым потолком разрасталась позолоченная лепнина, а на полу лежал огромный и цветастый ковер. У стенки стоял низкий столик и пуфики.
Сам старший лейтенант был высоким и худощавым, лет было ему не больше сорока3, а лицо его совмещало французские и итальянские черты, порождая смесь, обворожительную для дам и завидную для господ. Во всем его внешнем виде чувствовалось сочетание аристократичности, залихватства и полной безынтересности в отношении службы, а манера речи подтвердила эти догадки.
– Итак, мичман Быстров, Вас направили сюда для прохождения выпускной практики?
– Так точно!
– Хм, оценки неплохие, склонность к тактике, амбициозный… И чего ж тебя сослали в эту глухомань? Провинился перед кем?
– Не могу знать, товарищ старший лейтенант!
– Да что ты как на докладе? Мы тут все-таки как офицер с офицером разговариваем, тем более оба, хе-хе, ссыльные. Ты вообще пушту знаешь?
– Нет, у меня был профиль по немецким государствам, на дойче говорю почти без акцента.
– Даже на хохдойче?
– Jawohl, Genosse Oberleutnant. Ich kenne Altdeutsch auch ein wenig, aber im Allgemeinen sind die Sprachen nicht mein Profil, im Gegensatz zur Taktik4.
Жерар захлопал в ладоши, Макс театрально поклонился, и тут у него предательски заурчал живот.
– Ой, ты ж голодный, и с дороги, поедем поедим, тут недалеко есть замечательный ресторанчик!
– Извините, но мне бы хотелось побыстрее поесть и лечь спать, я к местным суткам еще непривычный.
– Ладно, но завтра мы поедем выбирать тебе жилплощадь!
– Какую еще…
– Всё-всё-всё, есть и спать!
Он что-то набрал на голограммной клавиатуре, и из соседнего помещения вошел солдат восточной наружности. “Отведи, пожалуйста, нашего нового мичмана в столовую” – распорядился старший лейтенант, и его, видимо, адъютант вытянул Макса из кабинета за руку.
Быстрым шагом они дошли до одноэтажной панельки, из которой доносились вполне вкусные запахи. Адъютант тут же ухватился за выходящего из столовки старшину, на которого и передал своего временного подопечного. Старшина в свою очередь поймал матроса, выходящего оттуда же и наказал ему прийти за Максом через десять минут и отвести как поест к мичманам. Кормили вкусно и сытно, даже выбор был. Хотя у Максима возникли подозрения, что это связано с религиозностью местной части личного состава.
Матрос пришел как раз когда Макс относил поднос, чем заслужил от него удивленно-уважительный взгляд. Мичманы обитали в одноэтажном здании, но, в отличие от офицерских “хором”, здесь не было и намеков на виноград. Не до конца понимая, почему, бывший курсант записал это в плюс. Через минуту после стука в дверь, ее открыл парень сантиметров на пять выше Макса, выглядящий практически полной противоположностью старшего лейтенанта: славянская внешность, крупные черты лица и неплохая физическая форма, которую не скрывал, а скорее подчеркивал легкий китель, надетый в спешке, но явно по уставу.