– С чем пожаловал? – на чистом русском спросил открывший.

– Да вот новенького к вам привел, товарищ мичман, – ответил матрос.

– Новенького? Интересно, за какие заслуги… Ладно, свободен. А тебя-то как зовут?

– Максим Быстров, – подал он руку. Мичман ее пожал, рука у него была шершавой, а хватка – крепкой.

– А меня Дмитрий Лебедев, можно просто Дима. Ну ладно, пошли в дом, что ж мы через порог треплемся!

Внутри было восемь комнат по два койко-места, довольно уютных кстати, общая прихожая, некое подобие кают-компании и четыре санузла. В отличие от старлеевских хором, здесь явно придерживались концепции “утилитарного уюта”, поэтому везде стоял необходимый минимум мебели, приправленный личными вещами. Примерно также было везде, в том числе и у них в академии.

Они собрались в зале, называемой по привычке кают-компанией. Восемь человек, не считая Макса. Два старших мичмана и шесть мичманов обычных. Все они смотрели на него с сочувствием и интересом.

– Можешь приземляться в любой комнате из свободных. Домик на шестнадцать человек, а нас тут вдвое меньше, и живем мы по двое. Я Антон кстати, а тебя как звать?

– Максимом. А почему по двое? По одному разве не удобнее?

– Да мы как-то привыкли, с кем в пустоте, с тем и на грунте.

– Кстати, а ты у старлея был?

– Ага.

– И как тебе наш Жиголо?

– Этому персонажу такое погоняло подходит. Он мне еще обещал, что завтра поедем смотреть мне квартиру. А это он о чем?

– А, так ты не знаешь… – и начался невеселый рассказ о реальном положении дел в части.

Офицеров было четверо, считая старлея, но реально в части появлялись только он и тот усталый, Лазар Радич. Еще двое жили в городе, один в столице, а другой тут. Столичный был кутежником похлеще Жерара, а второй – вообще из местных, и в городе у него был какой-то свой бизнес, что-то связанное с мастерскими.

Личный состав в части тоже был разделен по этническому признаку, но уже в обратную сторону: из трех сотен душ европейцами были меньше сотни. Остальные – местные. На кораблях они не летали (да кто бы дал), зато на земле им было очень вольготно. В пустоту ходило в сумме шестьдесят человек, и дальше местного облака Оорта они не выбирались.

Кораблики вроде как были добротные, но уже порядком изношенные и нуждались в капиталке вообще всего. Командование слало какие-то средства, на них даже что-то закупалось, но ни денег, ни запчастей местные механики не видели. В мичманской среде витали подозрения, что Жиголо и местный офицер как раз спелись на продаже военных комплектующих.

На этой грустной ноте Макс попросился спать, дошел до койки и рухнул на нее, забывшись мертвым сном.

4

Утро подопечного Академии редко начиналось позже 6:00 утра, и столь же редко начиналось не с баззеров общей тревоги. Тем удивительнее было пробуждение в десять с хвостиком по местному времени. Судя по всему, проспал Макс часов двенадцать, и будить его никто не собирался. А еще его что-то беспокоило, что-то было не так.

Парень рефлекторно начал ощупывать кровать на предмет застежек страховки или кнопки открытия “саркофага”, но не нашел их. Тут же вспомнился весь предыдущий день, и он резко сел на кровати. К нему пришло понимание причины беспокойства, и он усмехнулся – его испугала тишина, от которой он отвык за четыре года жизни в пустоте. Одежда, которую он забыл снять перед сном, сейчас выглядела еще более пожеванной, чем после стирки. Видимо, новый комплект придется надевать досрочно.

В чемодане было немного вещей. Сверху комплект пластиковых столовых приборов, чуть ниже несколько герметичных пакетов с одеждой. На самом дне лежал запасной кошелек с десятком мелких купюр. В одном из пакетов с одеждой и была сменная форма. При беглом осмотре комнаты, на тумбочке у изголовья кровати обнаружились ключ-карта и записка. На ней размашистым почерком было написано предупреждение: