Но это необязательно случится сразу. Если супруг не возражает, первое время девам дозволено пить лунное снадобье. Чтобы пообвыкнуться с ролью хозяйки, освоиться и усладить мужа нетронутым телом. А уж потом…

Мы с Эмилем у матушки появились довольно поздно. Тетя Мэл родила Софи в зрелом возрасте. А Эмилия вовсе не познала радость родительства…

Словом, к клыкам в утробе я совсем не готовилась!

Богиня, что скажет мать, если узнает? Скандал для первой полосы! Дочь графа Ланге носит под сердцем дитя убийцы! Частичку того, кто жестоко обескровил ее отца…

Матушка открестится от родства. Меня с позором вычеркнут из всех родовых книг.

Если раньше не вычеркнули… Ну и пусть. Ну и пусть.

Но что, если… вовсе не Эрик? Я не помнила похищения и не очень-то доверяла свидетельствам. Вдруг меня пленил Расков в отместку за побег? Ему не три сотни лет и его кровь горяча, а в том имении с острым шпилем тоже имелась кровать. И горы.

Горы… Я точно видела горы. Матерь морфова!

– Пожалуйста, поторопитесь, Анна Николаевна. Мне очень нужна моя память, – взмолилась я, морально готовая к любой боли и унижению.

– Вероника, я сейчас соединюсь с тобой ментально, чтобы снять с памяти блоки. Есть некоторая вероятность, что увижу что-то, чем ты делиться бы не хотела.

– Я слышала, как вы обсуждали… с ректором… Смотрите. Мне, видит Судьба, уже все равно, – пробормотала, отчаянно жмурясь. – Сильнее я опозорена уже не буду.

Богиня, как я ошибалась!

Прохладные ладони легли на виски. Я приподнялась, позволяя княгине зарыться в волосы и вмять подушечки пальцев в кожу.

– Если я выну «пробку», поток уже не остановить… Готова? – переспросила она, давая последний шанс на побег. Но я набегалась.

Быстро покивала, пока не передумала. Я должна знать, что случилось за шурховы тридцать дней.

«Не вспоминай, маленькая принцесса…»

Прочь из моей головы!

Он потерял право голоса, когда обезволил меня, точно куклу. Когда накормил «Имморой», щедро сдобренной тоником забвения. Когда, наигравшись, выставил на порог Санкт-Петербургской академии в одной заляпанной рубашке. Когда сбежал, на лету отряхивая лапы от сотворенной грязи!

Перед глазами потемнело. Тонкий звон пронзил сознание… и меня заполнил обжигающе ледяной поток. Картинки-воспоминания рвались вперед, прытко, нахально, наперебой. Наскакивая друг на друга и путая мысли в морские узлы.

Как неловко… Как неловко сгорать от стыда в ментальной связке с княгиней.

Я догадывалась, что мы с Эриком не гадальные пасьянсы раскладывали. И не уборку делали в чужом имении. Но к такому меня даже воображение не готовило!

Сплетение рук и ног. Хрипы и стоны. Изменчивое пламя в камине. Жажда, крутящая жилы… и утоленная прямо на ковре.

Ласкающие струи воздуха. Полет. Без одежды! И снова стол, и кресло, и кровать…

Матерь морфова!

Красивое тело, вздрагивающее от наслаждения. Мое, его… Новый единый организм, сплетенный накрепко в обоюдном голоде.

А поток все хлестал. Все не прекращался. Вдалбливал мне в разум нарезку самых острых эпизодов. Соблазняя купить билет на шоу и посмотреть целиком, в пикантном одиночестве, смакуя детали.

Напряженные мышцы на вампирском плече, потная дорожка между лопаток… Это моя ладонь по ней скользит с наслаждением?!

– Хватит! – всхлипнула я и вырвала голову из рук Анны Николаевны.

Она тяжело дышала и, кажется, самостоятельно из круговорота чужой памяти вырваться не могла.

– Спасибо, – поблагодарила она негромко и, смочив полотенце в кувшине, промакнула лоб. Сначала свой, а потом уж мой. – Жарковато.

– Вы это тоже увидели?

– Я пыталась не смотреть, но… – она сглотнула и похлопала себя по щекам. – Я знаю это место. Я там бывала.