– Я только вчера стояла на Аптечной улице и смотрела в глаза отца, – призналась ей, ерзая на подушке. – А сегодня очутилась на чужом крыльце в чужой рубашке. Я не понимаю… Не понимаю, откуда «тридцать дней», «малыш» и «Иммора»…

Я укладывала, а оно не укладывалось. Совершенно.

– Когда мы удалим Ублиум Мортис и вернем украденное, все встанет на свои места, – пообещала княгиня и мягко ткнула пальцем в мой висок. – Закрой глаза и расслабься. Не бойся. Это почти не больно и ребенку не навредит.

– Я не боюсь… То есть, я не подумала даже, что надо бояться, – пробормотала с ноткой вины.

Как можно навредить тому, что ненастоящее? Оно придумано. Оно… просто в шутку.

Да-да, Судьба любит злые шутки, особенно над Честерами.

– У тебя шок, но ты славно держишься, Вероника, – подбодрила Анна Николаевна, когда я заставила зубы стучать потише. Истерика все еще плескалась внутри, зудела под ребрами.

«Почти не больно» оказалось все-таки больно. Я закусила губу и попыталась громко не выть, пока княгиня извлекала из меня взвесь ярко-зеленых капель.

Они росой скапывали на серебрянный поддон, заранее заготовленный и размещенный на столике на колесах. Сочные травянистые брызги… Так красиво они блестели на солнце – как икра, отложенная изумрудной рыбиной.

Вот он какой, Ублиум, когда не в листьях. Я только в теплице его видала, когда дежурила на поливе у госпожи Дороховой. Вкус у забвения был отменно горьким, как горчичный взвар, настоянный на лимонных косточках. Но и прозрение вышло несладким.

Извлечение Анне Николаевне давалось куда лучше, чем мне. Мадам Туше могла бы подыскать какой-нибудь запылившийся кубок. Чувствовалось, что княгиня хеккара съела и на целительских чарах, и на бытовых.

Живот крутило дурным предчувствием. В висках лязгало болезненное «Э-рик! Э-рик!» всякий раз, когда княгиня откладывала на поднос серебряный пинцет.

– Зачем он так со мной? – проскулила я, безотчетно хватаясь ладонью под ребрами.

Да нет там ничего. И никого, талисману привиделось! И тошнота самая обычная – от истерики, телепорта и нервного истощения.

– Вряд ли Эрик… кхм… планировал. Вампиры редко дают потомство, – сосредоточенно выдавила Анна. – Я много общалась с Эвер на эту тему, после того как у них с Фридом получилось. Обычно на это способны только молодые вампиры, до первой сотни лет. Как правило, женщины: им легче выносить необычное дитя. Так предусмотрено природой.

– А оно необычное? – ужаснулась я.

– Шансы половина на половину, Вероника. Пока не видно, есть ли у этой капельки клыки.

Клыки! Пресвятые гоблины, за что мне еще и клыки?

– Эвер до последнего не проверяла, к какому виду принадлежит дитя. Только после случая в банке… Тебе нехорошо?

– Мне невыносимо, – промычала в подушку.

Как может быть хорошо тому, кто узнал, что прошлый месяц провел без воли, без памяти и в плену, исполняя чужие стыдные прихоти? Не чьи-нибудь, а убийцы отца! Кровожадного монстра, не способного насытиться.

Тому, кто ушел из плена не с пустыми руками, а с полным подолом клыков… Маленьких. Молочных!

– Древняя кровь сильна, но и природа предусмотрительна. Она дарует только то, что тело может перенести. Ты крепкая девушка, однако рождение полукровки не всякому по плечу, – туманно прошептала княгиня, поглаживая меня по голове. – Возможно, в тебе сейчас растет новая леди Честер. Маленькая и сероглазая, так похожая на твоих предков.

Только с клыками! И специфическим рационом!

Всякая воспитанница «Эншантели» знает, что после свадьбы ей выпадет честь продолжить род супруга. Она станет сосудом для наследника. Нескольких. Двух или трех. Лучше мальчиков, крепких магов… Она будет надеяться, что в каждом раскроется капля и их имена украсят молодые ветви фамильного древа.