Ректор напряг челюсть, заплел руки на груди и сделал два шага назад.

– Мой отец… – начала я и осеклась. Вгляделась в сумрачное лицо, не уверенная, что хочу слышать ответ на вопрос.

– Граф Ланге мертв, – выдавил из себя князь Карповский. – В его убийстве обвиняют Эрика Валенвайда. Были свидетели.

Значит, не привиделось. Не придумалось.

Я. Я свидетель. Хоть от шока моя память попыталась избавиться от горьких воспоминаний.

Меня заставят давать показания? Сидеть на твердой лавке в подземном зале магтрибунала и в красках описывать смертельный укус вампира?

– В этом нет необходимости. Свидетельств было достаточно, – отрешенно сказал Андрей Владимирович. По привычке он читал мысли, трагично-серыми тенями написанные на моем лице.

– Матушка уже знает?

Много ли нужно официальной теле-маго-грамме, чтобы долететь до замка Честер? Упасть в дрожащие руки графини Аврелии?

Вряд ли на фоне кошмарной новости она продолжает винить меня за побег со свадьбы. В разгар крупного горя мелкое забывается. Или и в смерти папы обвиняет тоже? Скорее всего, так и есть. Порченая ягодка. Позор целого рода.

Андрей Владимирович переглянулся с супругой и осторожно кивнул. Выходит, маму успели известить.

Эта атмосфера заговора начинала нервировать: все вокруг знали больше меня! Они хоть что-то помнили и могли доверять своей памяти.

Странно, но теперь я вспоминала о папиной смерти почти спокойно. Эмоции били в грудь приглушенно. Пошевелилась злость, вспыхнуло отчаяние, попыталась взыграть ненависть, откликнулось отрицание… И вдруг стерлось все – за ненадобностью. Будто я за неполные сутки успела примириться с горькой действительностью.

Анна Николаевна пританцовывала вокруг меня, растирая до искр ладони и вытягивая сияющие струны из кольца-талисмана. Вряд ли тонкий золотой обод имел иглу. Я бы не стала подозревать княгиню в применении темной магии. Но все равно нервно заерзала на кушетке.

В последний раз меня диагностировали в «Эншантели» – на предмет невинности. Процедура вышла неловкой и неприятной, а потом я получила от матушки письмо с помолвочным кольцом. Это случилось в какой-то иной, прошлой жизни.

В этот раз ощущения были другими. Искристыми, баюкающими. Анна Николаевна ласково вытягивала невидимые ниточки из головы. Кружево зависало в воздухе перед ее носом, давало целительнице информацию и тут же рассыпалось в пыль.

Княгиня действовала до того ловко и умело, что диагностика напоминала танец пальцев и сверкающих струн. Как чародейка-арфистка, выуживающая невероятные ноты прямо из воздуха.

– Почему я не помню, как сюда пришла? – решилась я на вопрос, с любопытством поглядывая на сопящий нос княгини.

– Потому что… Ммм…

Завороженная диагностической картиной, она замолкла и закусила губу. Отвлеклась от беседы, сощурилась. Что-то проверила, подняла брови изумленно.

– Потому что вам давали «Иммору» и Ублиум Мортис, мисс Честер. В гомеопатических дозировках, но регулярно.

– Вы помните, как выпили или съели что-то горько-сладкое, приторное, отдающее миндалем и водорослями? – вторгся в шоковую тишину голос ректора.

– Смутно. Почти нет.

Я неуверенно пожала плечами и отвела глаза. Сквозь серое облако памяти продиралось воспоминание. Последнее из тех, что во мне сохранились.

Стекло бокала. Теплый палец на подбородке. Напиток, удививший язык неприятным вкусом… И темнота, обрыв.

Где это было? Кто меня опоил? Из чьих рук я послушно приняла зелье?

– Отсюда провалы… Пробелы…

– Пигалица, проверь… – хрипло отозвался Андрей Владимирович с угла кабинета.

– Уже проверила, – сообщила она и виновато на меня поглядела. – Прошу прощения, Вероника, что заглянула так глубоко без разрешения. Но я обязана была убедиться. Имелось столько свидетельств от очевидцев, что вы были связаны, покусаны и окровавлены, а после похищены силой…