Сомнений было все меньше с каждым выпитым стаканом, но окончательно они исчезли лишь дома, когда я уехал, не попрощавшись, и, сидя в собственной гостиной, рассматривал те фотографии, что остались с детства. Некоторые неплохо сохранились, другие – почти полностью уничтожило время, но я помнил, что на них было, и моя фантазия дорисовывала людей, места, события на выцветшей бумаге. Вот мой пятый день рождения – мама испекла торт, отец поставил и зажег свечи. Я сижу у него на руках, и силюсь задуть все огоньки за раз, чтобы мое желание непременно сбылось. Мама хлопает в ладоши и спрашивает, что я загадал, а я качаю головой, делаю вид, что застегиваю рот на замок и смеюсь. Папа тоже хохочет, остальные подхватывают, и звуки веселья разливаются по нашему дому. Счастливее людей вовек не найти. Вспышка, и момент жизни превращается в фотографию. В моих глазах тухнет воспоминание; на пожелтевшей глянцевой бумаге остались лишь следы, наброски трех знакомых лиц. Я вспоминаю, что вокруг нас в тот день стояла еще целая толпа людей – друзья, семья, соседи, но не могу увидеть их, ни на фотографии, ни в памяти. Они мне безразличны.

Следующая фотография относительно хорошо сохранилась. На ней мама сидит на стуле со мной на руках, на полу блестки, воздушные шарики, рис. Кажется, какой-то семейный праздник. Я не помню его, потому что мне тогда не было и года, но помню, как мама рассказывала, что это была свадьба ее сестры. Она говорила, что это был самый счастливый день в ее жизни, не из-за свадьбы, а из-за того, что я впервые назвал ее мамой. Каждый раз этот рассказ сопровождался слезами. Я тогда и не думал, что мама плачет не о тех прекрасных днях, которые давно минули, а о тех, которые она никогда не увидит. Видимо, уже тогда мама знала о своей болезни, но никому не говорила, даже отцу.

Моя рука обессилено опустилась на пол, фотографии рассыпались по гостиной, но мне было плевать, ведь я уже решил, что больше никогда не увижу их. Мои руки сами потянулись к сигаретам, а губы обхватили фильтр. Мелькнул огонек и мысль – «Последняя сигарета». Я усмехнулся. Вероятно, все подумают, что я совершил самоубийство, станут искать причины. Обо мне снова напишут в газетах, покажут в новостях. Рано или поздно Рай и Ад узнают обо мне, скорее всего, они и будут устраивать мои похороны. Я серьезно задумался о том, что будет после моей смерти. Мне было не важно, что сделают с моим телом, пусть хоть у дороги закопают, но я не хотел, чтобы мои деньги и активы пошли в чей-то карман, даже моих друзей. Конечно, у меня был благотворительный фонд в помощь тем, кто страдал от того же недуга, что и моя мама. И все, о чем я думал, – это, чтобы все имущество преобразовали в деньги и направили в фонд.

До смерти оставалось всего ничего – каких-то семь часов, и, не смотря на позднее время, я вызвал своего нотариуса для составления завещания. Он и подумать не мог, что это не пьяная нелепая паранойя, а четкие обдуманные действия. Конечно, на вечеринке я пил, и пил много, но страх перед неизвестностью заставил меня протрезветь. Я заплатил гораздо больше, чем полагалось по нашему договору, но нотариус, надо полагать, был только рад. У него семья – лишних денег в таком случае не бывает. Купит что-нибудь в дом, сделает подарок жене, подготовит детей к школе, – какая разница! Он может это сделать, а я – нет. Я выпроводил ночного гостя, поблагодарил и, закрыв за ним дверь, задумался. Я ведь ничего после себя не мог оставить! Не было человека, который бы плакал после моей смерти. Ни жены, ни детей, ни друзей. Я сильно сомневался, что Райан и Адриан будут плакать. Возможно, погрустят пару дней, но плакать?