Кто-то ради любви. Кто-то ради потехи.

Каждая клеточка моего тела ответила на голодные прикосновения. Кружевное бельё трещало вместе с чувством контроля. Его аромат опьянял, а тюремные объятья добавляли значимости, которой смертельно не хватало. 

Грань, что ранее казалось нерушимой, теперь попросту не существовала. 

Охваченный животным пылом, Матвей отбросил принципы и подарил всего себя. Настойчиво. Отчасти грубо. Но без толики равнодушия.

Меня же оглушили эмоции и долгожданная потребность. Во мне. В нём. В нас. В завершение неоправданной и такой долгой битвы.

Подушечки пальцев скользили по влажной спине, утопали в жёсткой копне, а после оставляли полосы на бёдрах. «Мой!» – безмолвно кричала душа, рассыпаясь на множество сверкающих осколков и собиралась снова. Только мой и ничей больше.

Ураган чувств уничтожил всякое понимание и подавил волю. Я принадлежала только ему, здесь и сейчас. До последнего вздоха.

Всё произошло слишком неожиданно, чтобы быть реальностью. Или настолько реально, что едва ли могло сойти за неожиданное решение. 

Один из нас лгал вопреки…

    ***

Даже во сне я разбирала прошлое на крохотные фото, пополняя ими толстый альбом и боялась вернуться в настоящее.

Мои страхи оказались небеспочвенные.

Открыв глаза, я наткнулась на холодную пустоту. Меня согревала мятая простынь и тонкий аромат Матвея, которым навеки пропиталась кожа.

Он не ушёл, не сбежал, а молча встречал рассвет у окна и катал в стакане рыжий виски. У него был задумчивый вид, отчасти тревожный, что ненароком настораживало – был страх обжечься об сожаление. 

Нащупав вещи, я спрятала наготу и на ватных ногах пошагала на кухню.

– Доброе утро, – первое, что пришло в туманную голову. – Стоит ли поблагодарить Давила за эту ночь? Его безумные прогнозы сбылись.

Попытка разбавить неловкую обстановку не увенчалась успехом. Услышав мой голос, Янковский нервно проработал шею, словно уворачивался от диких пчёл.

– Не вижу смысла отмечать этот день в календаре, – нахмурившись, бросил он.

Матвей тут же закрыл глаза, наверняка пожалев о сказанном, но было уже поздно. Тысяча раскалённых игл прошли сквозь сердце, лишая возможности говорить и дышать. Я была готова упасть на колени от фантомного удара под дых.

– Если ты решил, что мне нужна сатисфакция, то ты крупно ошибаешься. Так что имей силы сохранить достоинство, иначе я навсегда в тебе разочаруюсь.

– Этого я и жду, – сказал он, обернувшись. – Ты слишком долго обольщалась, пришло время прозреть.

В горле образовался твёрдый ком.

– Так это твой план? Подпустить и выкинуть?

Он посмеялся. Горько. Болезненно. Убийственно.

– Ты меня использовала, так что не строй из себя жертву.

Мгновение, и я превратилась в фарфоровую статуэтку, не желающую мириться с людской моралью. На смену лёгкости пришла неподвластная ярость.

– Ты просто сволочь. 

– Да! – вспылил он. – Я последний мерзавец, Надя!

Поражающий выстрел прошёл навылет.

– Чёрт! – выругался он, схватившись за голову. – Прости, Снег, я не это…

Лучи солнца коснулись голых ступней. Половицы задрожали под подошвами вновь прибывших. С трудом поборов ступор, я взглянула на входную дверь. Назар и Давид Сотниковы затаскивали в дом полуживого Авдея. Несмотря на усталость, они находились в приподнятом расположении духа.

– Остановка здесь, – буркнул Давид, бросив Авдея на кресло, как мешающий балласт. – Этот попугай полночи на моём плече катался. Я жутко устал, братцы.

Сотников дерзко скинул пиджак на пол и оттянул ворот рубашки, словно ему не хватало воздуха. На высокомерном лице Давида застыла аналогичная ухмылка. Наверняка он был доволен собой и организованной вечеринкой. Спустя секунду он оказался на диване, вальяжно вытянув ноги.