Страшно не иметь возможности танцевать еще и потому, что танец сложно отделим от каждодневных движений. Где начинается танец, а кончается движение? Где этот переход от шага обычного к шагу танцевальному, в чем их отличие? И только ли человек танцует или весь живой мир временами предается этому искусству, становясь архитектором, лепящим из собственного тела. Если нет танца, есть ли движение? Если нет движения, есть ли жизнь вовсе? Если тело человека не парализовано физически, так почему нет стремления наслаждаться возможностями каждой его клетки? Это ли не самоубийство, медленное и мучительное?

Когда Харви уехала во Францию, ее тело словно начало оттаивать и возвращаться к жизни. Окруженная лишь молодежью, беззаботной и стремящейся к яркости всех ощущений, Харви будто отдалась течению вечеринок с веселыми танцами, алкоголем, шутками, новыми знакомствами. Поначалу занимая лишь позицию безмолвного наблюдателя, после хлесткого удара волосами Харви отметила, как в ней начала расти заинтересованность, а вместе с ней внутри стали слегка колыхаться эмоции, и она понемногу пробовала двигаться в такт происходящему. Уже чувствуя какое-то движение внутри, Харви продолжала скромно стоять в стороне, остро ударяясь изнутри о собственную скорлупу.

Неожиданно наткнувшись на внутренние стены впервые, Харви попыталась разбить скорлупу, а когда ничего не вышло, ее охватила паника, девушка начала биться о нее как бабочка, стучащая по стеклу окна, но не способная вырваться в мир перед нею. Иногда Харви одолевал страх и отчаяние, тогда она прекращала удары. За этим обычно следовала жалость к себе, поэтому Харви, сломленная и послушная, просто останавливалась и становилась безмолвным зрителем окружающего веселья. И вновь ее накрывала волна возмущения, за которой все повторялось вновь и вновь. Вылупиться из собственной темноты – процесс не быстрый, но в какой-то момент Харви поняла, что твердая скорлупа начала поддаваться и уже долго не продержится. Вот-вот скорлупа треснет, и стены ее тюрьмы рухнут.

Однажды Харви сама не заметила, как оказалась смеющейся среди неожиданно приобретенных друзей, как начала пусть слегка, но двигаться вслед за струящейся из колонок музыки, скакать по улицам города, как на ее лице начала светиться улыбка. Харви поняла, что жизнь – она здесь и сейчас, что никогда вновь она не повторится, что не будет такого же второго шанса, и надо перестать бежать, пытаясь исполнить чужие напутствия, воплотить чужие идеи, переживать чужие неудачи и чужие смерти. Что пора остановиться и посмотреть вокруг на то, что есть здесь и сейчас. Харви остановилась у Большого восьмиугольнго бассейна (Grand bassin octogonal), что в саду Тюильри, и увидела чертово колесо на площади Согласия. Именно это ей и надо – не винить всех вокруг, катаясь по кругу своих печалей, а прийти в согласие с собой. Перестать быть лишь свидетелем ярких огней города, а сойти с колеса и выйти в этот город самой, насладиться им, позволить себе радоваться и зажигать те самые огни.

Появившиеся вновь и выпущенные наружу чувства смогли раскрепостить закостеневшее тело. Харви начала свой танец издалека, строя линии кистью на бумаге. Вероятно, рисовать она не могла из-за скованности физической. Теперь, когда все тело перестало сводить, руки начали ее слушаться, что заставляло испытывать растекающееся по каждой клетке удовольствие. В своем французском танце кистью Харви была ненасытна, словно забывший поесть человек, который, только принявшись наконец за еду, осознал, насколько голоден. Харви делала наброски всего, что видела вокруг, постоянно искала все новые объекты для пробуждения своих рук.