Невысокий мальчик вырвал палку из моей руки так, что с ладони содралась кожа. Я вскрикнула и прижалась к ней языком. Зализывать царапины и раны в качестве первой самопомощи быстро учатся все дети свободного выгула.

– Топай отсюда. – Мальчик ткнул мне концом палки в грудь. На его бритом черепе червяком на зелёном пятне проступал толстый шрам, ещё один шрам поменьше рассекал правую бровь, на скуле чумазого лица виднелся застарелый синяк.

Я с трудом узнала Костю Петрунина, Петруню – так звали его все, кроме взрослых. Кличка, как производное от фамилии, была делом житейским и общеупотребительным. Все Кузнецовы были Кузями, Петровы – Петями, независимо от пола. Кудря, Вася и Филя иногда забывали откликаться на собственный имена. Попик-Попов и Мотя-Мотылёв даже если дрались когда-то, то потом смирились с данным при дворовом крещении именем.

Петруня был из оголтелых «чапаевских». С малолетства затесавшись в компанию старших ребят, он крепко заматерел уже к четвёртому классу, лишившись передних зубов и остатков совести. Копна спутанных тёмных волос и щуплое сложение делали его похожим на юного Маугли из мультфильма, но с лысой перепачканной зелёнкой головой и недетскими травмами он выглядел диким волчонком на спокойной аллее благополучного Тушинска.

У меня отяжелели ноги. Ноги – моё слабое место, к десяти годам я это знала уже точно. В моменты опасности или стресса они как-будто отделялись от меня, переставая слушаться и шевелиться. Я не смогла бы убежать, даже отойти, если бы на меня вдруг помчался грузовик. Не смогла бы поднять ногу, чтобы пнуть обидчика. Не смогла бы перепрыгнуть барьер, чтобы спастись от смертельной опасности. Я могла только упасть, как делала это на уроках физкультуры: если надо было прыгнуть в длину, я выбрасывала вперёд тело и приземлялась на руки в яму с песком, а при прыжках в высоту подбегала к перекладине и валилась на мат ничком. Зато я быстрее всех лазила по канату и неплохо выполняла передачи в играх с мячом, за что и получала итоговую «четвёрку с натяжкой». Только эти умения не спасали от уличных хулиганов. Убегать надо было как можно быстрее. Или громко кричать, чтобы откликнулся кто-то из взрослых, подошёл и встал на твою защиту. Только взрослых в середине рабочего дня на улицах не наблюдалось, поэтому я завертела головой, высматривая подходящий путь отступления.

Тут я и увидела Таньку Петрунину, Костину старшую сестру. Такую же худую и мелкую, несмотря на два года разницы. Она стояла под старым орехом, облокотившись на ствол, и щелкала семечки, сплёвывая шелуху в кулак. Наши взгляды встретились, и я невольно подумала, как всё-таки Танька похожа на девочку в розовом платье с картины Брюллова «Всадница». Это была одна из моих любимых картин-репродукций. Их печатали на последних цветных страницах журнала «Семья и школа». Постоянная рубрика журнала освещала историю создания известного шедевра и немного биографии художника, тем самым предоставляя возможность знакомства с классикой живописи подписчикам. Мама выписывала этот журнал, не читая, только чтобы «ребёнок приобщался к искусству».

Как и у девочки с картины, у Таньки были тёмные крупные локоны до плеч, брови вразлёт и огромные карие глаза. Аккуратный носик и слегка вздёрнутая верхняя губа придавали Таньке немного наивный вид. И всё это никак не вязалось с дырками на коленках линялых колготок и стоптанными туфлями. Клетчатое несуразное пальто было Таньке мало, и она носила его нараспашку, драпируя отсутствие белого воротничка на школьной форме самовязанным шарфом. Кулаки Таньки были всегда в глубоких царапинах, а локти в болячках, и я слышала, как она выкрикивала «Упала!», на очередной вопрос физрука: «Что ж ты, Петрунина, опять вся в ссадинах?» Танька училась классом старше, поэтому мы почти не пересекались во время учебного дня. Я видела её только в спортивной раздевалке, если наш урок физкультуры стоял по расписанию раньше. Она всегда заходила первая, не обращая внимания на неодетых ещё «салаг», и садилась на скамейку возле окна – лучшее место, откуда нагло рассматривала сборы. Наткнувшись впервые на её прицельный взгляд, я отвернулась, наклонив голову, но исподтишка смотрела снова и снова, поражаясь ожившему совершенству. Встретив Таньку на улице, всегда в компании друзей брата Кости, я провожала её восхищённым взглядом. Даже в обносках, со свежей царапиной на щеке, она была прекраснее всех девочек, что я видела в жизни. «Кармен подзаборная» – орал на неё хронически пьяный Петрунин-старший, пытаясь догнать убегавшую по аллее дочь, а мне хотелось в него плюнуть – самое большее, на что я была способна, потому, что нельзя обращаться жестоко с такой красотой! Дерзкая яркая Танька, конечно же, стала кумиром для бледной и чахлой меня.