– Сейчас вам выдадут эти деньги.

Торговец отошел в сторонку. Походка у Рикеле была тяжелая, а сам он был сутулый.

Когда Жозилье ушел, он пробормотал себе под нос:

– Нечего с ними церемониться, с этими богачами. Лишились каких-нибудь двести франков. Эка беда, подумаешь. Надо бы, чтобы и на долю бедняков из их богатств что-нибудь перепало. Небось – не разорятся.

Так рассуждал про себя Рикеле.

Вдруг, в эту самую минуту, со стороны фермы, раздался пронзительный крик. Это было что-то вроде ужасного рыкания… рыкания зверя. Рикеле невольно повернул голову в ту сторону.

Что же увидел он? Нечто невероятное.

Какой-то человек, наполовину голый, весь скорчившийся, словно в судорогах, исхудавший, весь пожелтевший, с растрепанной бородой, с воспаленными красными глазами, в припадке бился на крыльце, пытаясь вырваться из рук Жозилье.

– Дядюшка, – говорил молодой человек голосом, в котором звучали рыдания, – вернитесь домой, ложитесь в постель… Куда вы? Скажите, что вам угодно?..

И с чрезвычайною заботливостью, с соблюдением всяческих предосторожностей, управляющий фермы обвил своими руками загадочное привидение, лишив его, таким образом, возможности двигаться.

В эту самую минуту, на пороге появилась молодая женщина. Ее белокурые волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Она выглядела такой слабой, что насилу могла держаться на ногах. В отчаянии, она ломала себе руки:

– Он вырвался из моих рук… Боже мой! – бормотала она, сопровождая слова душераздирающими рыданиями. – Сжальтесь над ним… Боже мой, боже мой, что мне делать?.. Спасите его!

Жозилье отнес больного обратно в комнаты. Он сделал это с такой легкостью, как будто бы взял на руки ребенка.

– Хочу пить… В горле горит!.. Огонь внутри! – хрипел несчастный, цепляясь за грудь рослого Жозилье.

Затем, дверь захлопнулась за тремя действующими лицами таинственной драмы. И снова на ферме воцарилась тишина, над которой витала смерть…

О смерти Комбределя ходило немало толков.

Реальные и, просто-напросто, выдуманные подробности росли как на дрожжах. Слухи опирались на факты, крепли и принимали все более правдоподобные очертания.

Всплыло наружу и ужасное подозрение.

Сначала, оно было высказано робко и нерешительно. Потом, это подозрение заявило себя с апломбом и с настойчивостью. Под прикрытием анонимности, оно дошло до слуха представителей судебной власти.

Открыли следствие.

Ландэ, Рудье, Рикеле, Клотильда Повре и Гиацинт Ледюк – все эти свидетели предстали перед прокурором Монсежу.

Допрос слуг приобщили к делу.

Наконец, старик-доктор, доктор Савиньи из деревни Армуаз, был вызван в Шато ле Шателе и в присутствии господина Монсежу, встречался с доктором Маделором.

– Милостивый государь, – сказал прокурор доктору Савиньи, – общественное мнение, с которым правосудию сплошь да рядом приходится считаться, перевозбуждено новостью о смерти господина Комбределя. Прошел слух, что его отравили. Улики, собранные во время предварительного следствия – на следствии, которое уже было произведено нами, должны быть выяснены определенным образом. Труп покойного будет вынут из земли. Есть уже распоряжение об освидетельствовании трупа. Конечно, вы согласитесь со мной, милостивый государь, что вам необходимо, для облегчения работы доктора Маделора в его расследовании, сообщить о тех наблюдениях, которых вы стали свидетелем во время лечения господина Комбределя.

От этого неожиданного известия, длинная фигура добряка-доктора, человека отзывчивого к любому доброму делу и весьма чувствительного, готового принять близко к сердцу любое несчастье, случившееся с его ближним, как-то вся съежилась и как будто внезапно постарела.