– По-видимому, потому, что начни я расспрашивать о нем маркиза де Сент-Андре, я тут же выдала бы себя… и открыла бы ему тайну своей любви… он увидел бы, как я бледнею и дрожу… Так вот! – продолжала принцесса. – Через месяц во Флоренции мне представили моего жениха, наследника французского престола, Генриха де Валуа… Ах, герцогиня, герцогиня… что я тогда перенесла, о том никто никогда не узнает… от удивления и ужаса я не смогла сдержать рвущийся наружу крик…

– Это, конечно же, был он! – воскликнула мадам д’Этамп.

– Нет, – ответила Екатерина, – это был не он, ведь дофин приехал из Франции и до этого никогда не был в Милане. Но этот человек, этот незнакомец, которого я никогда не должна была больше увидеть, был так странно, так удивительно похож на наследника престола, что поставь их рядом, можно было бы сказать, что они близнецы.

При этих словах из груди герцогини вырвался душераздирающий крик, в котором была неописуемая радость и невыразимая тревога.

– Это он! – прошептала она. – Это он!

Смертельная бледность и прерывающийся голос герцогини произвели на юную дофину не меньшее впечатление, чем ее собственный рассказ – на мадам д’Этамп.

– Так вы его знаете! – воскликнула она.

Услышав этот вопрос, столь внезапный, прямой и, по-видимому, совершенно для нее неожиданный, мадам д’Этамп забыла о том, о чем женщины забывают крайне редко – об искусстве скрывать свой возраст.

– Это мой сын! – ответила она.

При этих словах признания, дофина отступила на шаг и вскрикнула.

– Ваш сын! – сказала она. – Сын короля?

– Да, – невнятно прошептала герцогиня, уже раскаиваясь в том, что так опрометчиво поддалась этому порыву искренности и чистосердечия, – или по крайней мере…

– По крайней мере что?.. – допытывалась Екатерина.

– Это может быть он… – со вздохом сказала мадам д’Этамп.

Затем, словно испытывая горькие сожаления по поводу этого нелегкого и столь болезненного признания, добавила:

– Но проводить здесь связь… я, несомненно, сошла с ума… в конце концов, он намного моложе дофина… да и потом… как он мог оказаться в Милане?

Екатерина Медичи жадно слушала, и в голове ее медленно рождался проблеск истины.

– Мадам, – вдруг сказала она герцогине, которая стала задумчивой, – теперь я могла бы поклясться, что это сын короля.

Мадам д’Этамп была охвачена сильнейшим волнением и ее женское кокетство вновь уступило материнскому инстинкту.

– Сколько ему лет? – спросила она.

– Я не знаю, но на вид примерно двадцать – двадцать пять.

–Двадцать пять лет! Так оно и есть… Мой Рафаэль родился в Шамборе[19] в сентябре тысяча пятьсот двадцатого года… когда его у меня похитили, ему было четыре года.

–Ах!– сказала Екатерина с детской радостью в голосе, ведь ей показалось, что сейчас герцогиня будет говорить о нём, о человеке, про которого ей до этого не рассказывала ни одна живая душа. – Ах, мадам, поведайте мне об этом, посвятите меня во все… Как был похищен ваш сын?

Но герцогиня, казалось, была без остатка поглощена своими тяжкими думами и ничего не ответила.

Что происходило в ее душе? Увы! По-видимому, эгоистичные мысли уже взяли верх над тем материнским порывом, которому она поддалась несколько минут назад. Теперь она уже надеялась увидеть не сына, а человека, который защитит ее от сурового отношения наследника престола, от ненависти ее соперницы, Дианы де Пуатье; от неблагодарности всех этих подлых, угодливых придворных, которые сегодня пресмыкаются и ползают перед ней, а завтра станут ее злейшими врагами. И вместо того, чтобы ответить на вопрос дофины, она вдруг спросила:

– Значит раньше вы этого человека не видели?