Юные синьоры, бывавшие в оружейном зале, очень хотели стать его друзьями, но он держал их на расстоянии, как и сотоварищей, трудившихся бок о бок с ним в мастерских. Что руководило его поступками – презрение, гордыня, нелюдимость? Этого не смог бы сказать никто.

Кроме Гуаста-Карне, доверием Рафаэля пользовался всего лишь один человек, который по праву мог похвастаться дружбой с ним. Это был неаполитанец по имени Джузеппе – такой же кузнец и помощник учителя фехтования.

Джузеппе не был ни молод, ни красив, ни влюблен. Он никогда не заглядывался на Марианну с завистью или вожделением, а в зеркало на себя смотрел с отвращением и совершенно не скрывал, что ему уже перевалило за сорок.

В жизни Джузеппе были два увлечения: страсть к французским винам и крепкая дружба с Рафаэлем. Вся продукция итальянских виноделов – от белых игристых вин со склонов Везувия, до мускатов с юга Италии – в его глазах стоили меньше чем бутылочка настоящего бургундского.

Красотки Венеции и Милана не могли так же сильно развеять праздность и скуку бездельника Джузеппе, как приятель его Рафаэль, в часы, когда по вечерам они просто бродили вместе.

Рафаэль тоже был рад дружбе с Джузеппе; когда они оставались одни, он, обычно молчаливый и задумчивый, много говорил. Вероятно, помощник учителя фехтования проникся тайной той возвышенной меланхолии, что была в основе характера его приятеля. С ним Рафаэль позволял себе улыбаться, а искренняя веселость неаполитанца, веселость, к которой примешивалась капелька эпикурейского скептицизма, настолько ему нравилась, что он нередко забывался, переходил на «ты» и по-дружески хлопал его по плечу, чего никогда не допускал в общении с другими учениками Гуаста-Карне.

Итак, как-то вечером, в воскресенье, около четырех часов пополудни оружейный зал и мастерские Гуаста-Карне были совершенно безлюдными. Все отмечали какой-то религиозный праздник; благочестивая Италия весьма ревностно следовала наставлениям церкви, чтобы работать в такой день. К тому же благородный Милан пребывал в состоянии чрезвычайного возбуждения и волнения, ведь приехали знатные гости. Этих двух причин было вполне достаточно, чтобы в доме мэтра Гуаста-Карне, обычно таком шумном, царили тишина, покой и запустение. Дома был один лишь Рафаэль.

Устроившись в углу оружейного зала и держа в руках рапиру, кончик которой упирался ему в колено, он был мрачен и задумчив, не обращая даже внимания на белокурую красавицу Марианну. Тогда девушка подошла к нему и с милой улыбкой на лице сказала:

– Мой маленький дорогой Рафаэль. Как ты знаешь, нашего отца пригласили на праздник, устроенный миланскими магистратами в честь его высочества герцога Лоренцо де Медичи и его дочери Екатерины, которая недавно стала невестой наследника французского престола. Сегодня в Милане никто не работает. Веселая толпа высыпала на улицы, чтобы увидеть благородных флорентийцев и поприветствовать их.

– И что из этого следует? – резко спросил Рафаэль у юной кокетки, специально замолчавшей, чтобы он сам смог догадаться обо всем и предупредить ее желание.

– Вот тебе и раз! – развела руками она. – Из этого следует, что тебе нужно надеть красно-синий камзол, который так тебе идет, опоясать себя самой элегантной шпагой и предложить руку своей маленькой сестричке Марианне, которой дома ужасно скучно.

Молодой человек нахмурил брови и ответил:

– Марианна, вы забываете, что будет неприлично, если кто-нибудь увидит, что вы прогуливаетесь по улицам Милана под руку со мной, особенно в праздничный день. Если вам в голову пришла прихоть увидеть герцога Лоренцо и его дочь Екатерину, то возьмите с собой кормилицу, старую Беппину. В качестве эскорта она подойдет вам больше.