Но для Алексея Бобринского, как показывает в книге Пётр Майков, средств таковых оказалось мало, а доходы Бобринского «находились в полном заведывании Бецкого».

Майков писал: «Бецкой переводил их в ежегодном, точно определённом Государыней Императрицею размере Бобринскому чрез посредство придворного банкира Сутерланда, причём было установлено, что Бобринский будет получать в начале каждой трети года по десяти тысяч рублей.

Излишние траты Бобринскаго поставили Бецкого в затруднительное положение. Бобринский, с одной стороны, просил о высылке денег не в установленном порядке и не в срок. Бушуев же (воспитатель, сопровождавший в путешествии. – Н.Ш.) писал Бецкому о разгульной жизни Бобринского и его расточительности и о том, что, не будучи способен предводительствовать сим молодым человеком, он служит, быть может, причиною его не исправления».

Что мог предпринять Иван Иванович Бецкой? Надеясь, что удастся как-то воздействовать на юношу, он посоветовал Бушуеву «за лучшее средство оставить молодого человека следовать его развращенной вольности, не показывая ни малейшего вида беспокойства. Бобринскому же советовал остепениться, не тратить денег и т.д., но это нисколько не тронуло сего последнего, а… же ожесточило…».

Майков отметил, что Бецкой принял решение не высылать Бобринскому денег по его письмам. Видимо, была надежда тем самым удержать от усиливавшегося и ускорявшегося мотовства. Рассчитывал, что «отсутствие денег побудит его остепениться по невозможности тратить их безрассудно».

Императрице Иван Иванович вынужден был сообщить, что «Бобринский тратил более, чем ему отпускалось». Но тот сам пожаловался государыне, что нуждается в деньгах.

Вполне можно понять императрицу. Она, как и всякая мать, лишённая возможности дать ребёнку должное семейное тепло, как вынужденная лишить его материнской ласки и любви, поначалу приняла сторону сына. Бецкому написала:

«Я никогда не намеревалась лишать Бобринского того, что ему дала, поэтому прикажите безотлагательно выплачивать ему ежегодно без всякой придирки проценты с капитала, положенного по моему приказанию в воспитательный дом. Всё не согласное с этим будет несправедливостью. Прощайте, молю Бога о вашем здоровье».

Ну и, конечно, Бобринский, чувствуя поддержку, стал бомбить деда письмами с прежними просьбами о высылке денег. Трудно сказать, знал ли он, что Бецкой – его дед? Скорее нет, чем да. Но ребёнок, даже в возрасте уже не детском остающийся ребёнком и для родителей, и для дедушек с бабушками, всегда чувствует, где можно поднажать, надавить, выжать слезу, чтобы получить желаемое.

Правда, Иван Иванович Бецкой был по характеру твёрд и жёсток. Да и императрица могла терпеть до времени. И у неё был предел терпению.

Чем же оканчиваются страсти к карточной игре, всем известно. Судя по дальнейшим сведениям, настала пора, когда уж карты сделали обычное своё дело, сделали так, что, наверное, и не до женщин стало Бобринскому. Не до жиру – быть бы живу.

Пётр Майков писал далее:

«Сообщим здесь для полноты сведений, что Бобринский, по словам Комаровского, был одно время в Лондоне в обществе маркиза Вертильяка и других подобных ему игроков».

Граф Евграф Федотович Комаровский, в ту пору молодой дипломат, а впоследствии генерал от инфантерии, генерал-адъютант и автор мемуаров о событиях периода 1786—1833 годов, писал о Бобринском, с которым встретился ещё в Париже до отъезда того в Лондон:

«…сей последний вёл жизнь развратную, проигрывал целые ночи в карты и наделал множество долгов. Он находился под присмотром нашего посланника и барона Гримма.