Погоревав, он стал думать, как быть дальше. Мог пуститься во все тяжкие, но вместо этого превратился в печального отшельника. Так продолжалось почти год – своего рода, траур по почившей любви. За это время он постепенно пришел к выводу, что единственный способ заслониться от наваждения по имени Люська – это встретить некую необыкновенную женщину и начать с ней новую, никак не связанную с прошлым жизнь. Поскольку ею могла быть только выдающаяся особа, представить которую можно лишь в мечтах, он с художественным пылом принялся ее сочинять.

Во-первых, она должна быть того же роста, что и Люська. Хотя нет: тогда ее лоб окажется на уровне его губ, и при поцелуе мышечная память будет вспоминать Люську. Пусть будет на несколько сантиметров ниже. Далее: пусть у нее будут такие же длинные, густые и волнистые, как у Люськи волосы, только черные. Лоб пусть будет высокий. Опять незадача: высокий лоб у Люськи. Значит, пусть будет средний. И обязательно гладкий, как у Люськи. Да, конечно, опять напоминание, но не морщинистым же ему быть!

Теперь брови. У переносицы густые и дальше истончаются. И не прямые, не коромыслом и не домиком, а косо ползут вверх. В таком рисунке есть что-то царственное, кошачье. Ну и что, что опять Люська! Но если ее черты заменить на античерты, то получится антикрасота!

Теперь глаза. О, да, глаза – это важно! Глаза – это визитная карточка женщины. Пусть будут широко поставленные, убегающие к скулам. Это придаст им искренность. И обязательно большие. Что значит большие? Это когда верхние веки не наползают, словно сонное облако на радужный диск. Иначе такие глаза можно упрекнуть в скрытности. Прищуренные они и вовсе выглядят угрожающе. Кроме того, верхние веки должны быть как можно ближе к бровям, но при этом не выглядеть запавшими. Ну и, разумеется, нижние веки не должны быть верхней частью распухших мешков. Словом, веки должны знать свое место, быть тонкими, почти прозрачными и не щуриться. Ресницы длинные, густые и черные – это вам каждый скажет. Радужки серые, с голубоватым отливом – большие, ясные, красноречивые, но не лишающие яблок возможности им оппонировать. Зрачки черные, бездонные, с искрой.

Переносица не широкая и не узкая, а прямая и ровная, как естественное продолжение лба. Лоб словно питает нос. Иначе кажется, что лоб сам по себе, а нос растет, откуда и куда ему вздумается. Нос женщины – трубадур ее породы, а значит, характера. Ровный, как горный хребет с крутыми покатыми склонами. Кончик носа – не шире переносицы. Ноздри маленькие, узкие, сжатые. Про такой нос говорят – резной. А дальше начинается детская обидчивая припухлость верхней губы. Сама верхняя губа есть уменьшенная копия лука Афродиты, нижняя – волны, которая вынесла ее на берег. Подбородок мягкий, выпуклый, красиво очерченный. Скулы малозаметные, щеки гладкие, ровные. Маленькие розоватые ушки.

Кого-то ему этот портрет сильно напоминает. Ну, конечно, Люську! Нет, это невыносимо! Это похоже на наваждение! И так из раза в раз. Все его художества сводились к одному знаменателю, а из-под пера выходили мрачные, обреченные на расставания истории. И было в них что-то от «Темных аллей».

И вот через год угрюмого одиночества он отправился в соседний супермаркет. Пошел туда за чаем. А еще за хлебом, сыром и маслом. Это то, чем он питался по утрам после того как его бросили. Что было дальше, он описал в своем рассказе «Чай вдвоем». Вот этот рассказ:

«Придя в магазин, я пошел вдоль стеллажей и, проходя мимо винного отдела, увидел гибкую, узкобедрую красавицу самого раннего бальзаковского возраста, рассматривавшую ряды красных вин. На ней платье – сложная смесь винных этикеток из черного, фиолетового, сиреневого, красного и белого, и тонкая бежевая кофта. У нее пышные, светло-русые, длинные и шелковые волосы. Я остановился в двух шагах и сокрушенно сказал: