– Садо! – окликнула его Ольга Николаевна. – Повтори, что я сказала.
– А? – очнулся Раман. – Что? Я? А?
– Опять на радугу залез? Ох, дождешься ты у меня!
– Так это… Ленька Мухин… то есть лесотундра… там чего только невозможно, – промямлил Ромка, а весь класс покатился с хохота.
Друзья быстро заскочили домой, подхватили саксофон и побежали к музыкальной школе. На пути расстелилась покрытая тончайшей пленкой льда крупная лужа. Петька наступил на край – раздался свистящий хруст, и холодное стекло быстро превратилось в хрусталь. Он убрал ногу, нагнулся, пошарил рукой подо льдом и вытащил пятьдесят копеек! Ничего не говоря, Петр вытер монету рукавом и отправил в карман. Раман только этого и ждал:
– Глинский, а ты что, полтинники коллекционируешь? – Время от времени они называли друг друга школьный манер – по фамилии.
– Нет, – предельно коротко ответил Петька и поставил твердую точку после отрицательной частицы. Любому стало бы ясно – продолжение разговора нежелательно. Но только не для Рамана Садо.
– А куда ты их деваешь? Я ни разу не видел, чтобы ты ими расплачивался, – «давил» Ромка.
Петр остановился. Засунул руки в карманы, сдвинул брови и оценивающе посмотрел на одноклассника, как бы прикидывая, достоин ли тот ответа или нет.
– Чуйку кормлю, – на полном серьезе ответил Петя.
– Какую Чуньку? – С фантазией у Рамана все было в порядке, а вот со слухом, как подтверждали музыкальные преподаватели, значительно хуже. Поэтому вместо «Чуйку» он услышал «Чуньку» и представил толстую свинью, пожирающую полтинники… ой…
– Не Чуньку, а Чуйку.
– Кто это? – почти шепотом спросил приятель.
Петька задумался и почесал нос. Он всегда чесал нос, когда не знал ответа.
– Да я, Ромка, если честно, сам не знаю… Ну что-то типа… не могу точно сказать… Короче… Давай сядем…
Они сели на лавочку.
– В общем, я давно заметил, что кто-то… или что-то… или даже нечто… меня на металл наводит… Это как бы чувство такое… вот я и назвал его – Чуйка.
На его нос упала капля. Петя поднял голову, Ромка последовал примеру друга и посмотрел вверх. Признание настолько Рому впечатлило, что он бы не удивился, если на елке, под которой они сидели, увидел ту самую Чуйку. Серую, длинноногую, длиннорукую, пучеглазую…
– Я так понял, – продолжил Петька, отодвинувшись от капающей ветки, – мне разрешено брать все, кроме полтинников, а полтинник – это сигнал Чуйка хочет есть. Ну… для себя я это так объяснил, хотя это больше похоже на дань. Я должен отдать деньги тем, кто нуждается.
– А как ты это понял? – зачарованно спросил Ромка.
– На собственной шкуре. – Петька поправил модный «петушок» – Очень радовался полтинникам – нахожу-то я их редко. Но как найду – сразу какая-то ерунда происходит. То ногу подверну, то подерусь неудачно, то двойки за двойками начинаю получать, то папаша запьет. Ты же знаешь, он у меня не запойный, а тут как черт в него вселяется, – короче, начинается непруха. Вот тогда до меня и дошло, что с полтинниками нужно расставаться. Но не выбрасывать же их?
– Ага…
– А для чего деньги нужны? Чтобы их тратить на что-то. Если мне полтинник тратить нельзя, то кому можно? Родителям? Проверил – нет. Друзьям? То же самое. Я даже менять пробовал – результат один. Непруха. И тут, мы еще в общаге жили, вижу я – в мусорном баке дед с палкой копается. Грязный, оборванный, вонючий. Нашел кусок хлеба и прям впился в него зубами – помойную горбушку кушать начал. Знаешь, Ромка, у меня прям сердце сжалось, как жалко его стало. Подошел я к деду и отдал полтинник – пусть купит себе еды. На молоко с хлебом точно уж хватит. А отцу в тот день премию дали. И он вечером пришел мало того что трезвый, да еще матери в подарок духи принес.