– Ты мне чёрта здесь не вспоминай! – прошепелявила хозяйка и скрылась за перегородкой.

Я остался один, по-прежнему не в силах выпустить нож и уйти из этого кафе, в котором я, как назло, собирался пообедать. А вообще мне наплевать! Передо мной и правда стоит тарелка. Пустая, конечно, но… Нож тоже есть, вот только я не знаю, чем обычно едят время – вилкой или ложкой. Что за бред я несу?! Ладно, старуха сумасшедшая, но я-то, слава богу, в своём уме! Или был в своём, пока в моих зрачках не поселились эти листья. Продолжая сжимать нож, я вскочил со стула и закричал так, чтобы старуха меня услышала:

– А вилка, вилка где? Не могу же я есть время руками!

Но никто мне не ответил. Тогда я отправился за перегородку, но старухи там не было! Меня прошиб холодный пот. Я поскользнулся и упал на грязный пол, выронив злополучный нож. Пока я падал (а мне казалось, что это длилось целую вечность), я проклинал всё на свете: и чувство голода; и родителей, покончивших с собой, когда мне было двенадцать лет; и сигареты, без которых я не мог прожить ни дня; и свою бывшую любовницу, вернувшуюся к мужу и детям; актрис из местного театра, скрашивавших часы моего досуга; ободранные стены моего первого дома; полуголых нищих, готовых растерзать друг друга за кусок хлеба; ветер, ворвавшийся сегодня ко мне в комнату; вывеску этого кафе; цветастую юбку Мадам F.; то, как я спас собаку, которую хотели повесить на ветке дерева дворовые мальчишки; свой первый поцелуй; горячий шоколад и пирожные из кофейни на улице N.; драку с пьяным пианистом в одном из ресторанов; осень 19.. года, когда я путешествовал по Италии; голубые шторы в номере бельгийской гостиницы; убийство мелкого торговца коврами, которому я был свидетелем несколько лет назад на Востоке; девочку с заплаканными глазами, когда ее куклу растоптал на мостовой проезжавший лондонский кэб; блеск глаз женщины, которой я когда-то очень давно признался в любви; бутылку вина 1885 года; бродячий цирк; утку по-пекински; неоплаченные счета; то, как я, будучи ребенком, упал и разбил себе коленку. И вот я упал в очередной раз. Я не знаю, что это было! Хотелось ущипнуть себя побольнее, проснуться и убедиться в том, что всё это мне приснилось. Но не тут-то было! Я ясно видел каждую соринку на грязном полу, валявшийся неподалеку нож, деревянный буфет, заставленный всевозможной посудой, ощущал запах какого-то старья с примесью допотопных духов мадам F. и, почему-то, ванильного кекса и вишневого ликера. Все это так странно смешалось в моём восприятии. Не знаю точно, сколько я так пролежал – может быть, минуту, а может, несколько часов. Моё тело было полностью расслаблено, но мозг напряжён до предела. Я хотел закрыть глаза, но мне мешали листья в зрачках. Значит, это не сон, подумал я. Тогда что же это? Кто мне объяснит? Может, старуха? Но старуха как сквозь землю провалилась. А ведь она – не плод моей фантазии. Она здесь действительно была. Была!

Неожиданно для себя, я услышал чьи-то шаги. По-видимому, это возвращалась хозяйка кафе. Я чувствовал, как доски пола прогибаются с каждым ее движением. Всё, хватит! Нужно выбраться из этого проклятого места, во что бы то ни стало. Пересилив себя, как мог, я, опираясь руками о стену, поднялся с пола. Старуха стояла за моей спиной и улыбалась, но её улыбку нельзя было и близко сравнить с улыбкой продавщицы сигарет. Мадам F. достала из кармана передника небольшую лакированную шкатулку, подняла крышку, и я услышал завораживающую мелодию. Звуки наполняли комнату, словно стая гомеровских сирен спустилась сюда, чтобы оставить мой рассудок на грани между помешательством и ощущением какого-то злого счастья. В этой музыке слышались трели канареек, шум дождя, бой африканских барабанов, хруст песка, пение жрецов Вуду, вой ветра, чарующие звуки индийских колокольчиков и шорох опавших листьев. Этот шорох выделялся отчетливее всего. И я явственно почувствовал, как кленовые листья в моих зрачках начинают плясать. Может быть, то танцевала сама Смерть. Головокружение усиливалось от звука к звуку, как по мановению волшебной палочки. Я представлял хозяйку кафе, пожилую мадам F., старой ведьмой, крепко стискивавшей своими скрюченными пальцами шаманский бубен или что-то в этом роде. Вот она выкрикивает моё имя, потом бьёт в свой бубен, сделанный из кожи какого-нибудь неудачника, вроде меня, и моё сознание – больше не моё сознание, оно принадлежит ей. Какой-то бред! Я больше не могу! Обессилив вконец, я падаю прямо на барную стойку, разбивая при этом пустое блюдце. Как оно здесь оказалось? Остатками интеллекта я вспоминаю, что это ТО САМОЕ блюдце! Я слышу, как осколки фарфора со свистом разлетаются по полу, и в этот момент способность здраво мыслить вновь возвращается ко мне. Я подавлен, но вместе с тем испытываю необычайный подъём сил, как будто заново родился, вернулся из мира теней в этот странный и страшный, но НАСТОЯЩИЙ мир. Слёзы освобождения струятся из моих глаз, вымывая последние крупицы кленовых листьев из моих зрачков.