Первые изменения были микроскопическими. Почти незаметными. Как трещинка на идеально отполированном стекле.

Она сидела за своим столом в клинике, пытаясь заполнить электронную историю болезни пациента. Обычная рутина. Но когда она потянулась за чашкой кофе, ее мизинец слегка дернулся, задев край керамики. Чашка не упала, лишь резко звякнула о блюдце. Елена замерла. Неловкость? Усталость? Или… Она пристально посмотрела на свою правую руку, лежащую на клавиатуре. Пальцы казались неподвижными. Но стоило ей расслабить кисть, как она уловила едва заметную, почти вибрационную дрожь в кончиках пальцев. Тонкую, как струна. Только в покое. Исчезала при движении.

«Ранний симптом?» – пронеслось в голове холодной иглой. Хантингтон-Плюс. Хореиформные гиперкинезы. Мелкие, неритмичные, хаотичные движения. «Или просто нервное истощение? Стресс? Эффект ноцебо в чистом виде?»

Она сжала руку в кулак, пока костяшки не побелели. Дрожь утихла. Но тень сомнения легла на сознание тяжелым саваном. Знание о болезни стало линзой, через которую она рассматривала каждое свое движение, каждый сигнал тела. Раньше легкое головокружение при резком вставании она бы списала на переутомление. Теперь она мысленно сверялась с симптоматикой Хантингтона. Неустойчивость? Нарушение координации? Она ловила себя на том, что, идя по коридору, сознательно ставила ноги чуть шире, проверяя устойчивость. Будто балансировала на канате над бездной. В отражении лифта она пристально вглядывалась в свое лицо: нет ли асимметрии? Может, уголок губ опущен чуть ниже? Может, мимика стала беднее?

Каждое утро начиналось с немого ритуала: стоя перед зеркалом в ванной, она медленно поднимала руки, вытягивала их перед собой, растопыривала пальцы, смотрела, нет ли тремора. Потом касалась пальцем кончика носа с закрытыми глазами. Проверка координации. Раньше она проделывала это с пациентами. Теперь – с собой. И каждый раз, когда движение было идеальным, на мгновение отпускало. А когда палец чуть отклонялся, или рука чуть подрагивала – ледяная волна страха накрывала с головой. «Это оно. Началось. Раньше срока».

Ее квартира, некогда образец сдержанного порядка, стала отражением ее внутреннего хаоса. Стол в кабинете, превратившийся в командный центр расследования, был завален распечатками медицинских статей, графиками, результатами их тайного анализа, листками с пометками Андрея о психосоматических случаях. Но теперь к этому добавились и ее собственные записи. Скрупулезные дневники самонаблюдения.

*«22:47. Легкое подергивание указательного пальца левой руки в покое. Длительность 3—5 сек. Исчезло при произвольном движении». *

«06:15. При пробуждении – ощущение „тумана“ в голове, длилось ок. 10 мин. Кофе не помог».

«15:30. На конференции – кратковременное головокружение при смене позы. Коллега не заметил».

Она погружалась в исследования с маниакальной интенсивностью, пытаясь найти ответ, доказательство, лазейку, хоть что-то, что разорвет петлю сомнений. Читала о нейропластичности, о влиянии хронического стресса на базальные ганглии, о ноцебо-эффектах в неврологии. Искала случаи, подобные их близнецам. Просматривала форумы «Знающих», выискивая истории о стремительном ухудшении до срока. Каждое новое подтверждение Эффекта Оракула было одновременно и облегчением («Я не сумасшедшая! Это реально!»), и ударом по ее собственному прогнозу («Это значит, это случится и со мной. Быстрее»).

Реальность отступала. Она забывала поесть. Кофе и сухие крекеры стали основным рационом. Сон превратился в редкие, урывчатые периоды забытья, прерываемые кошмарами: она видела себя такой, какой стала Анна – беспомощной, прикованной к креслу, слюна стекает по подбородку, а вокруг – равнодушные лица в белых халатах. Она просыпалась в холодном поту, сердце колотилось, дыхание сбивалось. И снова тянулась к ноутбуку, к статьям, к данным, как к спасительной соломинке.