Человека, который уже умер, но еще дышит.

Елена встала и взяла трость. Пошла к двери кабинета и негромко постучала.

– Анна? Вы забыли…

Дверь открылась. Анна смотрела на нее с тем же спокойным выражением.

– Не забыла. Оставила специально. – Она взяла трость. – Хотела посмотреть, принесете ли вы ее. Большинство отворачиваются. Не хотят касаться… этого.

– Почему?

– Потому что боятся. – Анна опиралась на трость. – Боятся увидеть свое будущее. А вы не испугались?

Елена честно ответила:

– Испугалась. Но… – она искала слова. – Но вы все еще человек. И я тоже пока что человек.

Анна кивнула.

– Пока что. – Она повернулась к доктору Петровой, ждавшей в кабинете. – Доктор, можно, я отменю сегодняшний сеанс? Мне кажется, я уже получила всю терапию, которая мне нужна.

Елена поняла: Анна была не просто пациентом с таким же диагнозом.

Она была зеркалом.

Зеркалом, в котором Елена увидела не симптомы болезни.

А цену капитуляции перед ней.

Когда Анна ушла, Елена долго сидела в приемной, думая о том, что принятие и сдача – не одно и то же.

И что пока она способна различать эти понятия, она еще жива.

Елена понимала, что дальше действовать в одиночку невозможно. То, что она начала подозревать об «Эффекте Оракула», требовало не просто размышлений одинокого врача, а системного исследования. Но с кем можно было поделиться такими подозрениями? Коллеги по клинике смотрели на нее с нарастающим недоверием – ее собственный диагноз превращал любые сомнения в «Прогнозе» в симптом болезни.

Нужны были люди, которые могли видеть за пределами корпоративной мифологии «Вердикта». Те, кто по роду деятельности сталкивался с темной стороной знания будущего.

Андрей: Психолог в Мире Осколков

Доктор Андрей Морозов работал в центре психологической помощи «Знающим» – одном из тех заведений, которые расплодились вокруг «Вердикта» как грибы после дождя. Официально это называлось «адаптационной терапией». На деле – попыткой склеить разбитые души людей, получивших приговор.

Елена нашла его контакты в служебном справочнике – их центр сотрудничал с ее клиникой. Но встретились они случайно, в коридоре «Вердикта», где Андрей консультировал очередную жертву.

Мужчина лет сорока, с усталыми глазами и седеющими висками. Елена видела таких врачей – тех, кто слишком много времени проводил с чужой болью. Они говорили тихо, двигались осторожно, словно боялись разбудить дремлющие демоны.

– Доктор Соколова? – Андрей узнал ее по фотографии из медицинских изданий. – Слышал о вашем… исследовании. И о вашем диагнозе. Могу представить, каково это.

Елена замерла. В его голосе не было ни жалости, ни профессионального любопытства. Только понимание человека, который видел слишком много.

– А вы… – она осторожно подбирала слова, – замечали что-то странное в работе с «Знающими»?

Андрей оглянулся, убедился, что их никто не слышит.

– Пройдемтесь со мной.

Они вышли из здания и медленно пошли по скверу рядом с центром «Вердикт». Было тихо, только шуршали под ногами опавшие листья.

– Я работаю с «Знающими» три года, – начал Андрей. – За это время через мою практику прошло больше тысячи человек. Знаете, что меня больше всего поражает?

Елена молчала, ожидая.

– Скорость. Скорость, с которой они ломаются. – Голос Андрея стал жестче. – Классическая психология говорит: принятие неизбежности – процесс постепенный. Стадии горя, работа с отрицанием, поиск смысла… Но здесь – другое.

Он остановился, посмотрел на нее внимательно.

– У меня есть пациентка, Мария. Двадцать семь лет, диагноз – БАС, до первых симптомов восемь лет. Через полгода после получения прогноза у нее начались конверсионные расстройства – психогенные параличи. Сначала кисть левой руки на несколько часов, потом ноги. А недавно – полная потеря зрения на сутки.