Боевая машина пехоты ползет, подминая траками хрустящий наст, резко притормаживает фрикционами при поворотах: такое общее неудобство гусеничных машин. Полусонных боевых товарищей даже в переполненном десантном отсеке бросает друг на друга. Они сталкиваются плечами, иногда роняют чемоданчики на ржавое железное дно, испуганно их подхватывают, тревожась за нежное содержимое, заботливо же упакованное в портянки.

Бронированная машина подруливает к красному кирпичному зданию баньки, задние десантные створки распахиваются, офицеры, зябко поеживаясь, выпрыгивают на снег и гуськом перебегают к двери в рай, слабо освещенной единственным на всю деревню фонарем.

Капитан Ягудин, известный в части охальник и хулиган, не спешит выбираться наружу и делает знак механику-водителю оставаться на месте. Потом Ягудин, согнувшись, передвигается к выходу, по-хозяйски захлопывает створки и возвращается на место. Выхолодившийся в процессе десантирования вездеход вновь потихоньку начинает согреваться. Мотор работает на холостых оборотах, а в триплексе смотровой щели банька постоянно расплывается из-за продолжающего сыпать снега. Если присмотреться внимательнее, то можно обнаружить, что на северный скат крыши баньки намело сумасшедший сугроб, по которому прямо с земли можно легко подняться до самой дымовой трубы. Всю неделю после оттепели мороз так бесновался, что сугроб-надув затвердел до прочности бетона, и восхождение, буде оно состоится, не представит технических трудностей. От зорких очей хулигана не укрылся и полузасыпанный снегом штабель красного кирпича, слабо защищенный от снегопада какими-то досками. Возможно, кирпичи были приготовлены для ремонта, но сейчас для Ягудина они очень даже кстати!

Выждав минут пять, капитан Ягудин с кряхтеньем спрыгивает на снег и направляется к дверям бани, не имея при себе заветного чемоданчика, но с определенной целью. Механику-водителю видно, как Ягудин исчезает за дверью и как через полминуты вновь появляется в поле зрения. Он рысцой бежит к вездеходу и выдергивает на снег уже посвященного военнослужащего, который, если бы даже не хотел, вынужден выполнять приказы старшего по званию.

Вдвоем они начинают быстро разбирать штабель с кирпичами и переносить кирпичи внутрь предбанника, по пять штук за рейс. На банную процедуру прибыло, не считая капитана Ягудина, десять человек, так что Ягудин и механик-водитель обошлись одной ходкой.

В предбаннике капитан Ягудин с ловкостью тати начал вскрывать один за другим чемоданчики боевых товарищей и передавать содержимое в распахнутые объятия механика. Взамен бесценного наполнителя Ягудин стал закладывать в каждый чемоданчик по красному мерзлому кирпичу, а потом ставить чемоданчик на место. Дважды механик, он же водитель, бегал туда-сюда, перенося вещи в вездеход, пока все чемоданчики не были укомплектованы кирпичами и капитан не скомандовал отход.

На улице неутомимый Ягудин заставил бойца катать вместе с ним снежный ком, как бы предназначенный для сооружения снежной бабы. Когда, по мнению капитана, диаметр кома достиг кондиции, они вдвоем вкатили его по надуву на крышу баньки и водрузили на трубу, перекрыв доступ выходящему дыму. После завершения диверсии, оба – капитан и боец – сбежали с крыши вниз и укрылись в бронемашине, предварительно закрыв все отверстия изнутри, кроме триплексов механика-водителя и «глаз» прибора наблюдения командира. По команде Ягудина вездеход поурчал, разворачиваясь так, чтобы капитану-затейнику было удобнее наблюдать за входной дверью.

Дизель мирно покряхтывал, механик подремывал, а неугомонный Ягудин припал к смотровым окулярам, как охотник на дикого вепря. Сочтя, что выход зверя из логова трагически неизбежен, Ягудин дал указание водителю включить фары на дальний свет.