Жизнь моя в Нью-Йорке началась значительно позже моего физического появления в этом городе. Поскольку даже в первый год нашего пребывания здесь произошли кое-какие важные события, расскажу о них очень коротко.

С Леней познакомила меня Рита, та самая, которую я видела всего один раз, когда работала в магазине. Он был высокого роста, черноволосый, кудрявый, носатый и с бородой. Главное же было, конечно, не то, как он выглядел, а то, что он был поэт, писал замечательные стихи (это я никому не доверила, а лично проверила, он мне их читал в первый же день и потом – каждый день) и приехал из Москвы.

Последнее может показаться смешным, однако вдумайтесь: уехать из Нальчика в Москву, поступить в творческий вуз, соприкоснуться там с творческой молодежью – было высшим счастьем, которого я ждала всю сознательную жизнь. Счастье было у самых моих губ, я уже приготовилась сделать глоток, как вдруг грубейшим образом его вырвали у меня, а взамен впихнули мне в рот какую-то незваную-непрошеную Америку.

Москва осталась нереализованной мечтой, и поэтому все связанное с ней было для меня дорого. При воспоминании одних только названий улиц Москвы – Сретенка, Остоженка, улица Вильгельма Пика, Хамовники… – у меня замирало под ложечкой… и почему-то всегда хотелось плакать.

Он – Леня – ходил по улицам Москвы, он учился в одном из московских институтов (МИИТ), он знал все, что я так стремилась познать, видел то, что я так стремилась увидеть. Ему уже было за двадцать! Безусловно, Леня был мне интересен.

Как-то раз после встречи Леня провожал меня до дома, а у подъезда стоял дедушка. К моему великому изумлению, дедушка не стал меня стыдить за то, что я гуляю с парнем, не стал делать злое лицо, а, наоборот, улыбнулся так по-доброму и говорит ему:

– Как тебя зовут, сынок?

– Леонид, – несколько растерявшись, ответил Леня. (Он был предупрежден о дикой кавказской семье.)

– Ты, смотри, мою внучку не обижай!

Леня ударил себя кулаком в грудь.

– А водку ты пьешь? – спросил дед.

– Могу, – улыбнулся Леня.

– Тогда заходи в дом, чего на улице стоять.

Мы с Леней удивленно переглянулись и вошли в дом.

Так вся моя семья познакомилась с Леней. К моему огромному удивлению, они его приняли мгновенно. Я еще думала влюбляться в Леню или не влюбляться, а все члены моей семьи уже единодушно решили, что вот он, идеальный кандидат, за кого я должна выйти замуж. Настолько все они были перепуганы, что я в Америке собьюсь «с пути истинного», что могу загулять, связаться «бог знает с кем» или полюбить наркомана, что готовы были спихнуть меня замуж за первого попавшегося «порядочного» человека. Каждый день они меня спрашивали: когда свадьба?

Папа говорил: «Я хочу танцевать на твоей свадьбе! Ты же не лишишь папу этого удовольствия?»

Мама говорила: «Я куплю тебе самый красивый подвенечный наряд во всей Америке! Ты у меня будешь как куколка. Ха! Фотографии в Союз пошлем!»

Бабушка говорила: «Вот я, например, тоже в пятнадцать лет замуж за твой дед фишель! У меня не быль, как у тибя, возможность выбирать са-ам, меня сваталь. И что жь, посмотри на нас, мы прожиль прекрасный жизнь!»

Тетя Хиба, приходя в гости, щипала меня за щеку и говорила с придыханием: «Я тебе такие подарки приготовила, такие подарки!»

Мне было смешно от того, как они все были наивны, думая, что смогут подействовать на меня, ежедневно повторяя всю эту муру. Они не знали, что даже если бы вся Америка вышла на демонстрацию, прося, увещевая, требуя, соблазняя меня выйти за кого-то замуж, то и это не помогло бы, до тех пор, пока я сама не пришла бы к такому решению, руководствуясь своими, а не их смешными убеждениями.