– Оранжевые ноги бежали по дороге… – пропела Лена, её мама.

– И ехало за ними колесо, – закончил папа Володя, обросший за две недели окладистой каштановой бородкой и похожий на папу дяди Фёдора из Простоквашина, только без трубки.

– Сам ты колесо! – возмутилась Женя Часова. – Оленька, вытяни ноги. И где ты видел колесо? Посмотри, какое чудо.

– Да ладно. Колесо у нас – это фигура речи, – сказала Оля и несколько раз, в ритме быстрого подмигивания, напрягла загорелые икры.

– Супер, я тоже такие хочу. – Вика, взглядом спросив разрешения, потрогала самое выпуклое место. – Ух ты, вообще как камень!

– Да у тебя всё и так великолепно.

– Дожили, – покачал лысеющей головой Лёня, – девушки хотят стать как камень…

– Правильно-правильно, – перебила его Женя. – Мягкими надо быть в других местах. В каких, я тебе, Вика, не скажу, ты уж извини. Подрастёшь, сама догадаешься.

– Да я уже всё знаю давно, – смеясь, отвечала Вика.

– Оль, а теперь нашу, золотые сундуки, – попросила Света. – Не забыла?

– Нет, я что угодно забуду, только не её.

Оля запела про сундуки, сначала тихо, как бы пробуя берег на звук, но потом глубже вдохнула, прикрыла глаза, и уже к концу вокализа-вступления эхо её голоса звенело и перекатывалось в лесу.

Никита, в отличие от мальчика из мультфильма, был очень даже не против стать королём: он поворачивался на бревне, не смущаясь взглядов, поправлял воображаемую корону, подкручивал усы, а когда песня стихла, поклонился со сдержанным достоинством.

– А теперь цыганочку, – заказал Лёня Часов.

– Вот её забыла.

– Ничего, Андрон приедет, напомнит. Вместе споёте. Я ему звонил, перед тем как ехать, он вроде сегодня хотел.

– Может быть…

Светлана подтолкнула Ольгу плечом:

– Что за цыганочка? С выходом?

– Не, – Оля покачала головой. – Совсем другая. Да ты слышала на дне рождения своём. Вот эта, – и она почти шёпотом пропела:

И резко заглушила струны.

– Нет, не то настроение. Не приедет, есть у меня чувство.

– Кто? Тот парень, о котором ты ничего не рассказываешь?…

– Да. Он меня этой песне и научил, на мою же голову. Мне кажется, не сегодня, так и вообще его больше не увижу.

Света незаметно пожала её руку:

– Не переживай. Всё будет хорошо, точно говорю.

Пригородный автобус, болезненно кряхтя и припадая на бок, затормозил у путевого столба. Андрей спрыгнул на землю и один за другим принял три громадных рюкзака. За рюкзаками последовали вёдра, за вёдрами – гитара в чёрном чехле, за гитарой – моргнувшая от пыльного ветра Алёна. Андрей протянул ей руку, но вдруг передумал, вынул Алёну из автобусного брюха и закружил по обочине, поросшей одуванчиками, крапивой, кипреем, малиной, лопухом и огромным, как лопух, подорожником.

Через дорогу на опушке стоял низкий, косой дом, построенный наполовину из камня, наполовину из брёвен. Дырявая дощатая крыша, в окнах ни одного стекла, и рядом – такой же сарай, который давно бы упал, не привались он боком к могучей вековой берёзе. Неподалёку – котлован под фундамент нового строения, накрытые плёнкой поддоны с кирпичом; и весь участок обнесён сетчатым забором.

– Цивилизация, блин, – произнёс Георгий, глядя на стройку. – Лет через пять выгонят нас из бухты. Лес вырубят, понастроят коттеджей…

– Ничего, ты отсудишь, – отозвался Алексей.

– Да не будет никто вырубать, как можно, – сказал Андрей, и деревья отозвались эхом. – А если кто начнёт, мы ему голову отвернём, а ты защитишь.