В полутемных покоях, богато уставленных иконами, дорогой посудой и книгами в кожаных переплетах, сидел старый митрополит Макарий. За расписанным витиеватыми узорами слюдяным оконцем слышался гомон и шум митрополичьего двора, но слышался приглушенно, будто из-под воды. Макарий сидел в резном кресле, укрытый тьмой, похудевший и согнутый, как сухая палка. Длинная седая борода, поредевшая, свисала до самых колен.

Сильно сдал в последние годы! Сейчас особенно сильно ощущается ветхость плоти, а с тех пор, как погибли Адашевы, как удален был Сильвестр, как началась расправа над их сторонниками, кою Макарий не смог пресечь, еще сильнее ощущается ветхость духа. Сдаваться нельзя, в столь тяжелое время Руси нужен надежный пастырь, он нужен знати, которая считает его своим заступником. И он все еще может словом своим повлиять на государя, хотя и он, и сам Иоанн чувствовали и понимали – после расправы над Адашевыми и Сильвестром меж ними выросла стена непонимания и недоверия. Стена между ним и тем самым мальчиком, коему он, расчесывая локоны, сказывал о величии царской власти, коего поддерживал против недругов его, коему помогал в его начинаниях, коего венчал на царство. Когда в последний раз они виделись? Едва ли не полгода назад, когда Макарий благословлял Иоанна в поход на Полоцк.

Макарий поглядел на свои худые трясущиеся руки, покрытые пятнами, с трудом сжал и разжал немеющие пальцы. Надобно было собираться с силами и идти – сегодня мастера Иван Федоров и Петр Мстиславец начали работу на открывшемся доднесь Печатном дворе, первом во всей Руси. Сколько сил и средств было вложено Макарием в его создание! Иоанн был глубоко заинтересован в сем деле и также приложил к этому руку. Кажется, это их последнее совместное свершение.

Макария, одетого в черную рясу и белый клобук, к крытому возку вели под руки. Все было плотно оцеплено стражей, дабы никто и краем глаза не увидел, насколько немощен владыка. Тронулись. В возке напротив Макария сидел его секретарь Димитрий, долгие годы уже верой и правдой служивший митрополиту.

– Как голова? Болит? – с заботой вопрошал он, глядя на прикрывшего глаза Макария, опиравшегося двумя руками о навершие резного посоха.

– Она теперь болит всегда, – тихо отвечал старец, не открывая глаз, – что слышно, где Иоанн?

– Государь отбыл в Александрову слободу, в Москве лишь повидал царевичей, супругу и новорожденного сына…

Владыка поднял веки и внимательно взглянул на Димитрия. Александрова слобода… Макарий не понимал, почему Иоанна так тянет в это место и почему он так не любит Москву, свою столицу. Конечно, в слободе он часто останавливался со своей покойной матерью, но почему она заменяет государю город его праотцев…

– Молвят, младенец с рождения уродлив и болен, – продолжал Димитрий, – с похода вернулся больным и брат государя Юрий.

Макарий осенил себя крестом и прошептал какую-то короткую молитву. Юрий болен и из-за уродства своего, вероятно, скоро умрет, так и не оставив наследников. У него был сын, умерший младенцем. После этого Ульяна, жена князя, уже не могла понести от супруга. Вымирает корень великого князя Василия, с трудом дает ростки. Дай Бог, дабы подрастающие сыновья Иоанна женились в скором времени и дали московской династии новые ветви…

По-другому обстояли дела у Владимира Старицкого. Его вторая супруга, кстати, сродная сестра Андрея Курбского, беременна каждый год и рожает здоровых детей. Быть может, именно им суждено продолжить род Ивана Калиты?

Возок прибыл в Китай-город на Никольскую улицу, где среди низких резных теремов возвышался свежевыстроенный печатный двор. К приезду владыки разобрали весь мусор и подмели стружку. Владыку ожидала целая толпа зевак, кою удерживали плотным строем стрельцы, а также делегация бояр. Макарий без чьей-либо помощи, опираясь на посох, вышел из возка и осенил крестом ликующую чернь. Разодетые в атлас и парчу бояре поклонились в пояс, и каждый приблизился к дрожащей, холодной и худой руке митрополита.