– И что же?

– Тогда ваше легкомыслие выйдет вам боком. Вы это не можете не понимать, сколько бы вы ни глушили себя вином. Чего вы успели достигнуть за это время? На какой вы стадии сейчас?

Беттгер отпил вина, не говоря ни слова. Молчание затягивалось.

– Никакого порошка нет, а? – тихо произнес Себастьян.

Щеки Беттгера побагровели – от выпитого вина и… От гнева? Или от смущения? А может, просто от страха?

– Вы подозреваете меня во лжи? Извольте выбирать слова!

Несмотря на наигранное возмущение, голос его дрогнул. Себастьян потерял к нему интерес. —

А зря, – думал он теперь, – Я его тогда недооценил. Он – действительно талантливый малый, хоть и любитель приврать. Надо же – изобрел первый не китайский фарфор! Когда начало припекать, и Август посадил его в Мейсене под замок, он зашевелился: под неусыпным надзором фон Чирнхауза, приставленного к нему курфюрстом в качестве надзирателя и одновременно старшего коллеги, который, собственно, и уговорил его заняться опытами на стекольной мануфактуре, он изобрел вначале красный фарфор, а затем, в 1709 году, и «отменный белый фарфор с изысканной глазурью», о чем он и не преминул известить курфюрста. Для курфюрста это был настоящий подарок судьбы: нечто поистине эксклюзивное – то что с тех пор и впредь называлось мейсенским фарфором.

Эта поучительная история с изобретением фарфора в очередной раз подтвердила наблюдение, которое Себастьян сделал уже давно: творческим натурам для самореализации нередко требуется хороший пинок, решительно выводящий их из затянувшегося творческого простоя. Что ж, как бы то ни было, мейсенский фарфор теперь на вес золота, так что в конце концов курфюрст добился своего. Ну, почти добился. Вот, однако, как тщеславие и неуемное стяжательство творят новые технологии!

Мейсенский фарфор

К сожалению, все с самого начала пошло наперекосяк. Начать с того, что посредник не явился с алмазом на условленную встречу, а вместо того прислал посыльного с запиской, извещавшей, что он прийти не может, так как за ним следит его собственный дворецкий. Каковой дворецкий, как он предполагает, соглядатай курфюрста. И это открытым текстом через посыльного! Что за идиот! Хорошо хоть то, что он не назвал предмет продажи – алмаз. Впрочем, Себастьян не обольщался – если за ним следили, то могут и это знать. Если это дойдет до курфюрста, придется в пожарном порядке уносить ноги из Саксонии. И хотя такой вариант, как немедленная ретирада был им заранее просчитан, он испытал горчайшее расстройство: это был удар, какого он при пополнениях своей коллекции еще не испытывал. Он ведь уже заплатил аванс за алмаз. Он вновь представил себе камень: тот послушно предстал перед его мысленным взором.

Алмаз, который он, наконец-то, осмотрел накануне, оправдал его надежды: совершенно очаровал его. И он, действительно, был яблочно-зеленым, чистой воды и крупным: почти 40 карат, что для цветного алмаза весьма много. Кроме того, он был очень удачно огранен, вероятнее всего, в Амстердаме – огранкой «Перуцци», или, как ее еще называли, «тройной». Камни именно этой, наиболее совершенной на данный момент, огранки с недавних пор стали называть бриллиантами.

И тут вдруг Себастьян совершенно ясно осознал, что его водят за нос. Он закрыл глаза и сосредоточился.

И сразу же увидел, как наяву, «Зеленый Веттин» в обтянутом темно-синим бархатом футляре изысканной работы, лежащим на столе в отделанной зеленым велюром гостиной. А рядом с ним стоящего у стола человека – молодого, без парика, с растрепанными волосами и с выражением растерянности и озабоченности в бегающих глазах.