Он приподнялся, задрал ее платье, сорвал трусы и склонился над ней, раздвигая ноги коленом.

– Умоляй… или ты труп, – прозвучал его голос в нескольких сантиметрах от ее лица. Она почувствовала мокрой щекой его горячее дыхание.

– Умоляю… – Ади задохнулась от новой волны тошноты, почувствовав, как его член с силой внедряется в нее, причиняя боль.

– Продолжай! Умоляй! – снова прошипел он и ударил ее по лицу.

– Прекрати… хватит… нет… пожалуйста… нет… – шептала она, пока он снова и снова грубо, жестоко входил в нее.

– Еще, – прошептал он ей в ухо и снова ударил. Она содрогнулась от отвращения.

Кипящая вода обожгла кожу Ади, порезы прямо огнем горели, но она не обращала внимания на боль. Ей хотелось очиститься, смыть с себя приставшую скверну, избавиться от запаха, который насильник оставил на ней. Она скребла свое тело, пытаясь добраться до каждого уголка, не оставив невымытым ни одного кусочка кожи. Потом еще раз. И еще раз. И еще.

Она не знала, сколько это длилось. Кажется, целую вечность. Ади молилась, чтобы это закончилось… пожалуйста, только чтобы закончилось, но время застыло. Она продолжала лежать под ним, задыхаясь от слез, умоляя, а он терзал ее. И снова терзал. И еще раз. И еще.

Наконец он встал, натянул брюки и исчез, оставив Ади лежать на земле. Когда она поняла, что он ушел и не вернется, ее вырвало и рвало до тех пор, пока не заболело горло.

Почему она не остереглась, услышав шорох в кустах? Как позволила заманить себя в ловушку? Почему не закричала, когда он убрал руку, когда она могла это сделать? Ади читала, что насильники тщательно выбирают себе жертву. Почему он выбрал именно ее?

Долгие минуты девушка лежала на земле. Слезы продолжали течь по лицу. Кислый запах рвоты горел в носу. Порез на шее кровоточил. И хотя ей хотелось позвать на помощь, убежать, она все еще чувствовала себя слишком слабой, парализованной, находящейся всецело в его власти. В конце концов она встала и медленно пошла к подъезду своего дома.

Вода продолжала течь из душа, омывала ее, жгла кожу. Ади сидела, забившись в угол, ощущая, что он до сих пор на ней, внутри ее.

На мобильный пришла эсэмэска от Асафа, парня, которого она встретила в пабе. «Не хочешь встретиться?» – написал он и поставил смайлик. Немного раньше он звонил, но Ади не ответила ему, она никому не перезванивала все выходные. Лежала в кровати, дремала, глядела в пространство, рыдала, обвиняя себя, – почему не соврала, что у нее месячные, что она беременна, что больна гепатитом или сифилисом? Почему не пыталась удержать его?.. Ади вставала, только чтобы сменить пластыри на порезах и чтобы мыться, снова и снова. И все это время она старательно избегала встречи со своим отражением в зеркале: не хотела видеть, что он с ней сделал.

Она взглянула на экран телефона. Что написать Асафу? Извини, но мне сейчас немного сложно выйти поразвлечься, потому что я то и дело заливаюсь слезами? Или – мне очень жаль, но одна лишь мысль, что ты до меня дотронешься, вызывает у меня рвоту?

Вчера днем Ади решила, что все забудет, преодолеет себя и вернется к жизни. В порыве решимости она даже сумела встать с кровати, убедив себя, что это возможно, но через минуту снова рухнула на простыню и накрылась одеялом. А что, если он ее чем-нибудь заразил? Сделал ей ребенка?

Дрожащими пальцами Ади набрала эсэмэску Асафу: встретиться с тобой не могу, дело не в тебе – во мне самой, извини. Он сразу ответил, прислал грустный смайлик. Она снова зарыдала. А затем, обессилев, заснула.

Разбудил ее звонок мобильного. Родители. Они уже пятый раз звонят, а она не берет трубку. Вчера Ади послала им сообщение, что не придет на традиционный пятничный ужин. Решила ничего не рассказывать, чтобы не причинять боли, а еще потому, что знала: если они увидят дочь в таком виде, то потащат ее в больницу и в полицию. Она не была к этому готова. Пусть бы все оставили ее в покое: проще зализывать раны в одиночестве, а не в окружении любопытных полицейских и врачей, детально изучающих ее тело.