– Спасибо огромное! – захлопала в ладоши Элис и неожиданно чмокнула Петра в щеку.

Олейников смутился.

– Ой, вы порезались, у вас на пальце кровь, – испуганно вскрикнула она и, наивно хлопая ресницами, потянулась губами к руке Олейникова. – Надо скорее облизать – собачки всегда ведь раны зализывают.

Опередив Элис, Петр быстро сам сунул палец себе в рот и зачмокал, сделав «страдальческие» глаза. Элис рассмеялась.

– Пойдемте наверх, я перевяжу, – взяв Олейникова за руку, повелительно сказала она и направилась к лестнице.

Олейников вздохнул и покорно пошел за ней.

– Не знаю, как мне вас отблагодарить, – выдохнула Элис, увенчав повязку на пальце Олейникова игривым бантиком. – Хотите что-нибудь выпить?

– Спасибо, как-нибудь в другой раз, – немного смущаясь, сдвинулся чуть в сторону Петр от оказавшейся слишком близко к нему на диване Элис. – Алекс сказал, вы из Англии?

– Да, родилась в Ливерпуле, – кивнула она, поднявшись с дивана и направившись к массивному дубовому шкафу в углу гостиной. – Жила там, пока не поступила в Лондонскую академию музыкального и драматического искусства. Я всю жизнь мечтала сниматься в кино и, когда закончила академию, приехала сюда покорять Голливуд. Не очень пока получается – дают лишь небольшие эпизодические роли. А это дом моего дядюшки, он милостиво позволил мне пожить у него. Год назад дядюшка вдруг решил заняться виноделием, купил в долине Напа старое ранчо, разбил там виноградники и перебрался туда. Все считают его немного сумасшедшим, поскольку он утверждает, что его вина лучше французских.

Элис распахнула дверцу – шкаф был заполнен штабелями винных бутылок.

– У него тут целая коллекция: «Шардоне», «Пино Гри», «Зинфандель»… – читала названия на этикетках Элис. – Я, правда, ничего в этом не понимаю, да и пью очень редко. Только когда становится грустно, я позволяю себе взять у дядюшки бутылочку, выйти на террасу, зажечь свечку…

– Вам сейчас грустно? – тихо спросил Олейников.

– Грустно, – вздохнула Элис.

– Ну почему же? Насос работает, потоп устранен, вода в доме есть, – попытался пошутить Петр.

Элис закрыла шкаф и, вздохнув, села, поджав ноги, в глубокое кресло в дальнем углу гостиной.

– Мне, наверное, уже пора… – улыбнулся Олейников.

Элис не ответила, отвернулась к окну.

Петр встал и подошел к ней.

– Элис, я вас чем-то расстроил?

– Нет-нет, – поправляя упавшую на лоб длинную челку, ответила она и решительно встала с кресла: – Простите мне мою слабость. Вам действительно, наверное, пора.

– Надеюсь, мы еще увидимся, – слегка поклонился Петр, направляясь к дверям.

– Скажите, – остановила она его на пороге, – а вы пишите исключительно про авиаконструкторов?

– Ну почему же? – обернулся Олейников. – Я пишу обо всех интересных людях.

– Вот и прекрасно! В следующую пятницу в отеле-казино «Кал-Нева» будет шикарная вечеринка, там будет уйма интересных людей: артисты, режиссеры, продюсеры. Мне удалось достать приглашение. А пойти не с кем…

– Ну? – хитро подмигнул отец Олейникову, встретив его в саду, когда тот возвратился от Элис.

– Папа… – пристыдил его Олейников.

– Да я ничего, – пожал плечами отец. – Был бы помоложе, сам бы приударил. Хорошая она девочка, только одинокая – за все время ни одного парня рядом с ней не видел. Ну, пойдем, я тебе комнату приготовил.

– Пап, я – в отель, – покачал головой Петр.

Отец остановился, тяжело опустился на скамейку.

– Ну да, я понимаю… – выдохнул он.

Олейников сел рядом с ним, приобнял.

– Я тогда не спрашивал и сейчас не буду, – с легкой ноткой обиды сказал отец, глядя в глаза Петру. – Тогда, двенадцать лет назад, ты просил не говорить никому, что ты – мой сын… Ты ничего не рассказал про себя, лишь что мать назвала тебя Петенькой, – и каждый вечер перед сном я молился, шепча твое имя, а теперь… теперь тебя надо звать Питером Грином, и у меня нет ни твоего телефона, ни адреса, и я не могу даже отправить тебе открытку на Рождество! Ты появляешься на три дня, затем исчезаешь на долгие двенадцать лет, потом появляешься снова и вот опять исчезаешь. И все это время я не знаю, жив ты, что с тобой, где ты…