Финиан горько поморщился, мрачно опуская глаза.

– Да.

– И… многое он забыл?

– Некоторое количество больших циклов своей жизни и ряд приёмов.

– Выученных за эти циклы?

– Как ни странно – нет. – с задумчивым интересом исследователя ответил ведьмъ. – Несколько действий, освоенных им за разные периоды – за детство, юность, недавно и давно… При том, выглядело это так, как будто его подсознание сочло некоторые вещи теперь неважными и решило выкинуть вместе с остальным мусором. Раз уж так удобно получилось.

– Занятно… А важное осталось на месте?

– Ну, он дышит. И пить может.

– А… они могут забыть как дышать?

– Может, некоторые и забыли… Но едва ли мы об этом узнаем – они, полагаю, вообще уже никогда никому ничего не расскажут.

Прозвучало… ну ни разу не жутковато. Спасибо за нагнетание.

– Я… смотрела отчёты по опросам и обследованиям других пострадавших. В том числе и у нас в Кантине. Особо ничего общего между жертвами и обстоятельствами. Все мои теории разваливались в труху одна за другой. Я просто теряюсь в догадках… Не за что зацепиться… Ненавижу не понимать! Может, у нашего праймского агента будут какие светлые идеи…

Финиан уверенно кивнул.

– Конечно, они у Кайла будут. Поэтому с ним приятно работать.

Главведьм и визитёра немного помолчали в размышлениях.

– Думаю… если и я как‑то подключусь к делу, то хуже не будет… Надеялась найти какие‑то ответы у вас в архивах. – вернулась Ами к началу разговора уже чуть более уверенно.

Не краснея и не заикаясь. Ведь отказа она так до сих пор и не получила.

– Да, начало уже неплохое… – Финиан указал взглядом на табличку. – Посмотри на эти строчки. Интересная у этой штучки структура… короткого указания или перечня, что ли… В ней есть что‑то… Даже не знаю как сказать… Такое знакомое, будто вот‑вот поймёшь, о чём речь. Но… нет.

Он досадливо помотал головой.

– То есть, пока у нас тут всё безнадёжно?

– Мне кажется, да.

– Говоря об интуиции… Это глупо, я понимаю, но… У меня от всех этих символов странные мурашки. Такие же, как от значков в материных записях. Может, в них есть что‑то общее?

Амелия с надеждой уставилась на своего сведущего в этих вопросах собеседника.

– Что за записи? – с интересном склонил голову набок тот.

Его взгляд больше не прожигал и не замораживал. То ли у него такой цели сеймомент не было, то ли заряд сил на время закончился.

– Записи моей матери. Вот. – извлекла из сумки и, не теряя времени, и поспешно вывалила на стол обрывки ткани Амелия.

Праздник! Наконец‑то ими заинтересовались.

– Хм…

Ничуть не возмущённый таким засорением своего рабочего пространства Финиан с интересом исследователя болотных растений взял один листик.

Ещё один…

Его мина безразличия вмиг куда‑то исчезла, прекрасные голубые глаза заблестели уже неподдельным любопытством, а на лице отразилось нескрываемое удивление.

– Ух ты! – изумился он, распрямляя и разглядывая остальные фрагменты. – А кантинки‑то… стремительно эволюционируют… меняя сельхозорудия на книги и карты. Неожиданно. Пока мы здесь, запертые в храмовых стенах среди уже известного медленно деградируем… Не удивительно, что всякие более мелкие безобразия тоже происходят у нас прямо под носом незамеченными, если мы не знаем о столь масштабных процессах…

Тонкие пальцы главведьма быстро принялись расставлять разрозненные фрагменты на свои места. Вот уж кому точно было известно, что делать.

– Ну… к твоей чести, нужно признать, что ничегошеньки ты не упустил и нет никаких масштабных процессов. – Ами польщено сдерживала улыбку. Такого эффекта она не ожидала. – Не в Кантине точно. И не предвидится. Моя мать – своего рода уникум. В те времена, когда она ещё не превратилась в сросшуюся с копалом сварливую грампу, она была бродяжкой‑омиллькой. Картографой.