А Ромка нашел параграф, посвященный Пушкину, и через некоторое время, возбужденный, обернулся к сестре.

– Лешк, гляди-ка! Пушкин-то, оказывается, быстрей писал, чем компьютер. Он в своем Болдине из-за холеры застрял и три месяца не мог оттуда выбраться, так как карантин кругом был. И вот за это время, с третьего сентября по тридцатое ноября, он – вот тут написано – создал около пятидесяти произведений самых различных жанров. Нет, Лешка, ты только послушай! И «Маленькие трагедии», помнишь, они еще по телику шли, и повести Белкина… К тому же настрочил тридцать стихотворений и своего «Евгения Онегина» дописал.

Лешка удивления брата не разделила.

– Ты прям Америку открыл. Об этом ведь каждый знает. Я младше тебя, но даже мы вкратце это все проходили.

Ромка поднял палец вверх.

– Вот именно что – проходили. Проходят Пушкина все. И «Болдинскую осень», и все остальное. Но в факты никто не вдумывается, воображение не включают, запоминают – и все. А ты можешь себе представить, как он чисто физически умудрился это все накатать? Всего за каких-то три месяца, даже меньше? В те времена ведь не только компьютеров, машинок пишущих – света не было! Ты помнишь, когда первая лампочка появилась? Кто хотя бы ее изобрел?

– Изобрел? К-кажется, Эдисон.

– Верно. Ну, а когда перестали свечки там всякие жечь, лучины и фонари газовые?

– Н-не помню. Но в начале прошлого века свет уже везде был.

– Плохо ты физику учишь. В девятнадцатом веке, в восьмидесятом году появилась первая лампочка. Запомни это. А Пушкин в начале века о ней не мечтал и даже не подозревал, что такое чудо вообще возможно. Просыпался рано утром – а я еще прочитал, что он любил в постели писать, – и, значит, не вставал, а лежал себе на кровати и строчил со страшной скоростью. Да не ручкой, а гусиным пером. А если бы ему компьютер подсунуть?

– Ты забыл, что он гений был? Это во-первых. А во-вторых, – назидательно произнесла Лешка, – получается, дело не в компьютере вовсе. Когда знаешь, о чем писать, чем угодно напишешь.

– Это ты про мой роман, что ли?

– Про что же еще? Компьютер у тебя есть, что ж не пишешь? А то забудешь все, что с нами было весной.

– Не забуду. Я этого никогда не забуду! – патетически воскликнул Ромка. – И как писать его, знаю. Но где взять время? Может быть, если бы меня куда сослали или холера какая свалилась и карантин ввели, то я бы засел и написал такое, что Пушкин бы позавидовал. А то ж приходится заниматься ерундой всякой. К сочинениям готовиться, уроки делать… С Диком твоим гулять, между прочим.

– И не стыдно?! – взвилась Лешка. – Ты сколько раз с ним гулял? За все время, что он у нас тут живет? Раз пять или шесть? И то по пять минут. А вот с Джимом Славкиным – без конца и подолгу!

– А, да, – не собираясь оправдываться, вспомнил Ромка. – Сегодня Славкиного дядьку, похоже, ограбить хотели. Но квартира у него на охране, полиция мигом примчалась – и никого. Вор исчез. Даже дверь не открыл. Не смог, наверно. Или его вообще не было, а сигнализация сама сработала.

– Значит, ничего не украдено?

– Вроде нет. Если бы что, Славка бы уже раз сто позвонил.

Ромка встал, прошелся по комнате, подошел к окну, посмотрел во двор. Пушкина учить не хотелось. Артем бы ему помог, а со Славкой у них темы разные.

– А плохо без Темки, да, Лешка? Был бы он тут, у меня бы проблем было меньше. И по физике, и по инглишу. И вообще…

Лешка промолчала. Не рассказывать же Ромке, как скучает по Артему она и страдает без общения с ним.

Вечером позвонил Славка. Ромка был в ванной, и телефон взяла Лешка.

– Славик, как дела? У твоего Андрея Александровича все, надеюсь, в порядке?