они прыгали вокруг скамейки,

как будто два злобных павиана,

ругаясь вполголоса и брызжа слюной,

но тут, на великое счастье степановское,

из института вышла компания

знакомых ребят-чеченцев,

и незадачливые футболисты

как-то очень резко ретировались.

«Что случилось?» – спросили у него,

и Степанов с невероятным облегчением

под общий дикий хохот

рассказал всю эту историю,

потом ещё раз, и ещё,

и вскоре она превратилась в легенду,

которую наконец-то однажды

рассказали ему самому…

Хотел было Степанов признаться в том,

что истинный герой этой истории – это он,

но как-то поскромничал.

Да и нечем тут было гордиться, честно говоря…

Что ещё остаётся добавить?

Через пару месяцев попал Степанов

с ребятами на футбольный матч СКА

и увидел на поле Оганесяна,

правда, какого из братьев,

так издали толком и не разглядел.

Но совесть его немного успокоилась.

До Диего Марадоны Оганесяну

было, конечно, ещё ой как далеко,

но в бутсах, с мячом посреди грязного поля,

он смотрелся явно на своём месте.

Тема сочинения на экзаменах в институт

жарким летом восемьдесят второго

была простой, знакомой и благодатной:

«Образ Ниловны в романе Горького „Мать“».

Степанов творил вдохновенно и легко,

избегая сложноподчинённых предложений,

зная по опыту, что именно там можно легко найти

все проблемы со знаками препинания.

Сосед по парте, некий Боря Шевчук,

чьё имя и фамилию Степанов без труда прочёл,

скосив глаз в чужую корявую писанину,

пребывал в насморочном состоянии,

шумно всхлюпывая распухшим носом,

что очень раздражало всех его соседей.

Степанов зафиналил в меру пафосный текст,

он научился клепать такие на раз-два,

его школьная учительница, парторг школы,

млела, зачитывая классу с подвыванием

каждое сочинение лопоухого пионера,

все они чем-то напоминали передовицу «Правды» —

этакие политически выверенные опусы

в духе социалистического реализма.

Много лет спустя Степанов понял,

что с младых ногтей был талантливым версификатором,

недаром же он писал сочинения за друзей

ровно на те оценки, которые им требовались —

и ни один учитель никогда не смог предъявить ему

авторство сооружённого таким способом творения.

Он проверил написанное и начал вертеть головой,

высматривая вокруг симпатичных абитуриенток,

усердно пыхтящих над выданными им листами бумаги.

– Юноша, вы что, уже закончили?

Дайте-ка посмотреть ваше сочинение…

А вот здесь у вас должна быть запятая!

Неслышно подошедшая сзади преподавательница

ткнула наманикюренным коготком ему в листок,

она оказалась хорошей знакомой его соседа,

они возбуждённо зачирикали меж собой,

сопливый Боря ужасно обрадовался,

начал что-то жалостно гундеть – пропадаю, мол.

У Степанова ёкнуло сердце, загорелись щёки.

Усомнившись в себе, он просмотрел текст —

нет, никакой ошибки не было, его обманывали.

Степанов уже перестал доверять взрослым,

но ещё не научился скрывать свои истинные чувства,

поэтому вспылил и твёрдо сообщил тётеньке —

насчёт лишней запятой она точно не права.

Тётя покраснела и стала вдруг злой и некрасивой,

подняла его с места в поисках «запретного»,

аудитория замерла в предвкушении расправы,

но разве что-то спрячешь в футболке и джинсах?

– На вашем месте, юноша, я бы не спешила!

Но если Вы желаете сдать сочинение в таком виде…

Под завистливый шёпот аудитории

Степанов с превеликой радостью вышел вон,

оставив преподавательницу помогать Боре,

зудевшего ему вслед что-то жалко угрожающее —

что ж ты, мол, товарищ, не поможешь другу?

На улице зеленело жаркое городское лето,

он прыгнул в трамвай и через пару минут забыл,

выкинул из памяти и Борю, и Ниловну, и экзамен.

Его ждали новые друзья, пиво и пляж.

Через пару дней вывесили оценки за сочинение.