а отдых, ремонт, апгрейд, дозаправка
и очередной неизведанный маршрут.
Брат, помоги!
Ах, какое жаркое, сочное,
зелёное и весёлое стояло лето
в том далёком восемьдесят втором,
когда случилась со Степановым
дурацкая история,
гордиться которой,
наверное, совсем не пристало.
Приехал Степанов тогда
из своего таёжного посёлка
в огромный шумный город
поступать на экономиста.
Экономистом он до этого
быть вовсе не собирался,
любил литературу и историю,
Степанов хорошо знал английский,
присматривался к профессии педагога,
но как-то не очень-то и всерьёз,
считая по совету отца любой диплом
лишь трамплином для стремительной карьеры
какого-нибудь совпартработника.
Когда наступило время
принимать судьбоносное решение,
Степанов потащился в областной центр
подавать документы в политехнический,
почему-то вдруг решив, что стране
не хватает инженеров-строителей,
а папа, главный советчик,
будучи по своим делам в командировке,
зачем-то попёрся туда вместе с ним.
Разомлев и одурев от жары,
вылезли они в тот день из трамвая,
на остановку раньше, чем нужно —
завидев бочку с квасом.
Пока пили холодный вкусный квас,
разглядели невдалеке за деревьями
высокое здание с вывеской
«Институт народного хозяйства»,
из дверей которого то и дело выходили
молодые симпатичные девушки.
Папа решительно нахмурился,
выпятил челюсть, втянул живот,
и уверенно потащил сына на зов природы,
то есть в приёмную комиссию,
где весёлая загорелая щебетунья-очаровашка
в весьма легкомысленном платьице
начала с ходу строить папе глазки
и через пять минут так обаяла его,
что тот скомандовал Степанову
сдавать свои документы именно туда,
куда насоветовала ему эта добрая фея.
Набегавшись за день по жаре,
Степанов с ужасом подумал о том,
Наверху – обычная советская семья, Эльбан, 1980 г.Посредине – моя «альма матер», Хабаровск, 1982 г. Внизу – мои одноклассники на уроке начальной военной подготовки, Эльбан, 1982 г. Фото из архива автора
что надо будет тащиться
ещё неизвестно куда и зачем,
поэтому вздохнул про себя,
попрощался с дивной мечтой
строить «голубые города»,
о которых так красиво пел Эдуард Хиль,
и безропотно покорился судьбе.
На вокзал возвращались молча.
Папа был заметно рад тому,
что вопрос с поступлением сына
уладился так легко и приятно.
– Какая… эээ… спортивная девушка! —
сказал он задумчиво, со светлой печалью
глядя куда-то в пространство.
И с заметной завистью добавил:
– Как же тебе повезло!
Ты даже не понимаешь…
В СССР, как теперь известно,
слов «секс» и «эротика» тогда ещё не знали,
а потому занимались любовью
бессистемно и безалаберно,
используя для названия процесса
в основном матерную брань
и разные медицинские термины.
Наверное, именно поэтому
осторожный Степанов-старший
всех привлекательных дам
политкорректно называл
«спортивными девушками».
Он оказался во многом прав.
Когда Степанов вспоминал дни
своей «абитуры» в общежитии,
где восемьсот лиц женского пола
пришлось на шестьдесят морд мужского,
то первым делом на ум ему
почему-то сразу приходили слова
«промискуитет» и «свальный грех».
Впрочем, история вовсе не об этом.
Июль, жара, пляж, пиво…
Кому охота в этой обстановке
учить какую-то там математику?
Но Степанов честно сходил на консультацию
перед предстоящей контрольной,
где вволю понавыпендривался
перед женской аудиторией,
чересчур ярко блеснув своими познаниями
в области решения примеров и задач.
Тут-то его и срисовали два красавчика-армянина,
Ашот и Мушег Оганесяны,
подошли к юнцу, отвели в сторонку,
сказали волшебные слова: «Брат, памагы!»
а дальше сделали предложение,
которое повергло Степанова в ступор.
В пору молодости жизнь его,
к счастью или к сожалению,
спешила, летела, мчалась вперёд,