То ли вследствие рахита, то ли еще почему ее передние лапы искривлены. За счет этого они короче задних. Многие ее движения и позы сохраняют присущую кошкам грацию, а столбик из нее получается просто неотразимый. Но никуда не денешься: когда она бежит, вид удручающий.

Гнутые передние лапки семенят смешно и нелепо. Зад выше головы. Шерстка короткая и слабенькая, жидкая. Окрас скучный. Да и растет плохо – уже понятно, что это будет до жалости мелкая кошка. И все же какая удача, что Федя выбрал тогда именно ее!

Удача-то удача. Но по мере того, как крепнет Мышкин преступный союз с Гапкой, в нашем жилище нарастает разор. Изобретательности этой парочке не занимать. Кошка забирается по полкам под самый потолок. Собака тоже пробует, но при ее плотном округлом брюшке и коротковатых лапах трудно удержаться за узкий свободный от книг краешек доски. Да и падать страшновато. С третьей, четвертой полки куда ни шло, а выше ей не лезется.

Ничего, устроились: Мышка ловко сбрасывает вниз плохо лежащие книги и папки с мужниными конспектами. Гапка упоенно терзает все это на полу. А там и кошка, сверзившись из-под потолка, включается в ведьминскую пляску. Эх-ма, клочки по закоулочкам!

От репрессий, как в свое время с Али, толку чуть. Больно лупить этих хулиганок рука не поднимется. Рекомендуемое компетентными источниками хлопанье сложенной газетой их не впечатляет. Али, тот наших воспитательных глупостей просто не замечал: пофыркивал на газету, как на докучную муху. Гапка, напротив, при одном виде газеты поднимает истошный визг. Что, если ее вопли услышат?

Боюсь, это даже не вопрос. Дом у нас добротный, звукоизоляция на высоте, но вряд ли такого можно не расслышать. В том числе на сопредельных улицах. Обитатели квартала, должно быть, полагают, что здесь засел изверг-маньяк, который регулярно покушается освежевать собачку живьем. В цивилизованной стране на нас бы давно натравили полицию. Между тем Гапка, разражаясь криками о пощаде еще прежде, чем карающая газета соприкоснется с ее бесстыжим носом, похоже, и не пугается вовсе – шалит. Использует повод поверещать в свое удовольствие. А голос до чего противный! Режущий, пронзительный. Он буквально терзает барабанные перепонки.

Книгами и конспектами ущерб не ограничивается. Вскоре Гапка ополчается на кресло. Мое любимое, оно же единственное. Строго говоря, полноценное кресло в нашу комнату не влезло бы, это скорее мягкий стул с ватно-пружинным сиденьем, спинкой и подлокотниками, облеченный в старенький пестрый чехол. Нам его подарила за ненадобностью моя бывшая коллега по службе.

При виде нашей аутсайдерской житухи у этой тихой женщины, раз и навсегда смирившейся с надобностью «быть, как все», в глазах вспыхивали искорки еретической мечтательности. Мы нравились друг другу: она нам своей тайной тоской птицы с перебитым крылом, мы ей – безрассудной отвагой закусивших удила маргиналов. Но столь вопиющее отсутствие уюта ее все же смущало. А кресло так и сяк пришла пора выбрасывать: семейство меняло мебель.

Кресла – моя слабость. Знакомые той поры, глядя, как я целыми днями и частично ночами сурово корплю за письменным столом, напрасно уважали меня за аскетизм и трудолюбие. Черт возьми, праздность и сибаритство подошли бы мне куда больше. А потому и кресло, посещаемое моим задом от случая к случаю, было во сто крат милее сердцу, чем постылый шрайбтыш. Забыть о сроках сдачи работ, о концепции очередной рецензюхи и о том, что такое «листаж», откинуться на спинку, дремотно прикрыв глаза и сладострастно расслабив все члены, ах, это было славно!