Поднявшись на третий этаж, замедляюсь, не спеша преодолевать последнюю площадку и два коридора. Одёргиваю слегка задравшееся платье, проверяю шнурки, приглаживаю ладонями непослушные вьющиеся волосы, убираю лезущую в глаза прядь за ухо и ныряю за угол.

Ноги прирастают к полу. Тело подаётся вперёд, но тут же неестественно замирает, как и дыхание. Сердечная мышца наращивает оборотистость и скорость ударов. Так по рёбрам бьётся, что мелкие трещинки остаются. Артериальные канатики не выдерживают его напора и рвутся, отпуская скакать по всему телу. А оно, сдуревшее, то в пятки уходит, то в горле колотится, то вообще останавливается. Радость затапливает меня, словно тропическая волна. С непонятным писком вырывается из груди весь воздух до последней капли. Зажимаю рот ладонью, боясь привлечь внимание Андрея, но он никак не реагирует. Стоит, облокотившись на стену и тяжело дыша. Осторожно втягиваю носом кислород, рассматривая его без стеснения. Впервые у меня есть возможность изучить Дикого в мельчайших подробностях.

Мамочки, он… Он…

Мысли и слова путаются, переплетаются, спотыкаются друг о друга, сбиваются. Я вязну в этой тине из неподходящих ему определений.

Красивый? Нет, не то. Идеальный? Шикарный? Офигенный? Божественный? Атлетический? Понятия не имею, какое из этих слов можно применить к парню. Разве что все сразу.

Трясу головой, раскидывая по плечам и спине уложенные волосы. Они щекочут кожу, но я не рискую даже почесаться, бегая глазами по чётко очерченному мужскому профилю. Жёсткие и, как я уже знаю, требовательные, горячие, будоражащие губы плотно сжаты в тонкую побледневшую полоску. Чёрные густые ресницы такие длинные, что даже я ему завидую. Кустистые брови, которые так и тянет пригладить пальцами, соединяются на переносице. Лоб нахмурен, его прорезают три глубокие изломистые складки. Кончики пальцев начинает покалывать от желания провести по ним подушечками, расправить, заставить их исчезнуть. На той части мощной шеи, что видна над воротом кителя, часто бьётся тёмная вена, выказывая частоту пульса. Мой шкалит по понятным причинам. Длинные мозолистые пальцы свёрнуты в плотные кулаки.

Одному Богу известно, насколько сильно моё желание притронуться к нему. Накрыть ладонями крупные кисти, завести пальцы под манжеты, проверить наощупь, остались ли на предплечьях шрамы от моих ногтей. А самое пугающее, что я хочу, чтобы они там были. Как память, когда мы окажемся на разных континентах и больше никогда не встретимся. Это ещё одна причина, по которой боюсь сближаться с Андреем. Все аргументы против.

Если быть откровенной самой с собой, то всё куда серьёзнее, чем зов плоти. Сердечная тоска сильнее. И опаснее. Именно в сердце появляются незаживающие раны, в то время как на теле они медленно затягиваются, оставляя лишь рубцы и напоминания. Что будет с вздуревшим органом, если наша игра затянется и зайдёт слишком далеко? Я не стремлюсь это выяснять. Лучшим решением будет просто уйти, а встретиться с Пашкой позже, но рвение услышать глубокий голос и захлебнуться в плотной черноте его глаз берёт первенство, и я шагаю вперёд.

Губы плывут в милой улыбке, волосы развиваются при ходьбе. Ткань платья мягко скользит по ногам.

– О, Андрюша. – выбиваю бодрячком, но сразу немею.

Столько сказать хочется. Признаться. Объясниться. Но всё это будет неверным решением. Роковой ошибкой по завышенной цене.

Парень вздрагивает, будто я только что его разбудила. Его веки, сопротивляясь, подрагивают. Кажется, что секунды растягиваются на бесконечность, пока он открывает глаза и впивается тяжёлым, убийственным взглядом в моё лицо. Не перестаю улыбаться как дурочка. Прячу руки за спиной, сцепив пальцы в мертвецкий замок. Он смотрит на меня. Смотрит и смотрит. Мне становится не по себе от такого пристального внимания и изучения. Обсидиановые котлы курсируют по моему лицу. Под его взглядом ощущаю себя без косметики голой. Платье плавится вместе с кожей. Мне становится до невозможности жарко. Лёгкие перегреваются от усиленной работы. Сердце изо всех своих сил стремится вырваться из груди, превратившейся в жерло действующего вулкана. Вскипает всё нутро. Ладони потеют. Пальцы дрожат от усилий, с которыми я напрягаю жилы, призывая тело оставаться на месте и не шевелиться. Подворачиваю губы, когда от тёмного взгляда их начинает печь. Щёки распаляются, словно я голову в включённую духовку сунула. Силюсь хоть что-то из себя выдавить, пошутить, сказать какую-то колкость, дабы разрядить обстановку, но горло сжимается настолько, что даже дышать получается с огромным трудом. Судорожно тяну заряжённый, будто во время грозы воздух, широко раздувая ноздри. Зря. Стоит ему оказаться внутри, как он расходится болезненным электричеством от грубого голоса Андрея.