Было очень интересно разговаривать на всяческие интересные темы – вот очень интересно, прямо ух! Я теперь долго буду ходить и думать, даже книжечек кое-каких почитаю. Надо будет уточнить: действительно ли все именно так и не подразумевается даже потенции романа – это было бы очень хорошо. Вообще меня сейчас переполняет благодарность к НН, такое ощущение, словно бы он несколько часов лечил меня от меня речью, вниманием, своими жизненными интересами, своими событиями, находящимися совсем вне круга знакомого и важного мне. Есть многое на свете, друг Горацио!

Мы встретились уже на улице, так что я чуточку подзамерзла – рановато пришла, а там сегодня ветер и мелкая-мелкая ноябрьская водяная колюченькая пыль. Да еще с перегаром машин на шестиполосной дороге. Зато так красиво! Я никогда не рассматривала этот прекрасный город как свой, от которого можно откусить кусок. Оранжевые фонари размазались тонким слоем – все мокрое. По моим очкам тоже размазались – все светлее, что ли. Он пришел вовремя, поздоровался, мы обменялись шутками людей, знакомых около года и встречающихся воочию впервые. Запомнилось: «Я представлял себе сумасшедшего трамвайного вожатого, протирающего несуществующие стекла. Из Куросавы. А Вы настоящая совсем другая – ни в жизни бы не соединил образы!» Вот вам и зеркало. Потом он повел меня в кафешку, про которую говорил много хорошего, особенно про тамошний чай. А я – про то, что в чаях и их хорошем ничего не понимаю, поскольку пью только то, что привозят мне коллеги из Китая, когда возвращаются из командировок. Люблю вязаный со сливой, сосновые иглы, жасминовые жемчужины. И совершенно не знаю, что в нем должно быть хорошего, и как его оценивать, так что рада буду просветительской деятельности. А он засмеялся – нечем будет меня удивлять, вечер сорван. Вообще это оказалось так странно: мы знаем друг друга, можем цитировать, говорим об одном и том же. Закроешь глаза и нос – то самое Зеркало, полное взаимопонимание и большой взаимный интерес, легко и весело. А откроешь – и все это приобретает голос, рост, ботинки, синие джинсы грубого кроя и купоросного цвета. Опять же – нос набок, как у моего дедушки. Ну смешно – сил нет. Образы реально не склеиваются.

Пришли в кафе-подвал, точнее, полуподвал, часть улицы видно – ноги до колен, асфальт, колеса, кадки с цветами, точнее, для цветов, но уже без цветов. И снова – сколько много я таких видела, сколько о них читала, представляла. Но именно в такие почему-то не заходила, ну, никогда. А внутри – люди! Представляете себе? Не тени, истории и образы, а люди. Сидят, жуют, пьют, курят, болтают, обнимаются. Вот тут мне малость поплохело – про едят. Поняла, что аж тошнит – как не хочу. Но на повестке дня ведь хитрый чай, а, значит, можно и не есть. Не есть не удалось – похлопывая по бедру (жуть, мамочки, у него есть ноги, а не только тексты) свернутой рулончиком газетой, НН признался, что очень голодный и хочет, вообще так, есть. Так что от всей души надеется, что я не откушала перед балом сливки с салом, чтобы казаться птичкой, а преломлю с ним хлеб и даже, пожалуй, суп, на худой конец – салат. А еще он категорически заявил, что собирается оплачивать счет, постольку-поскольку. Ну и хорошо, счет так счет. Есть было трудно – я про это много написала намедни, прям противно дублировать. Главное – чай-таки начался.

А вот о чем мы разговаривали? А он рассказывал о себе – что он, кто он, почему переехал недавно в другую страну, и как это интересно – начинать в середине жизни.

Я не думала, что мне покажут мою собственную жизнь, вывернутую другой стороной – все то же, узнаваем каждый шаг. И совершенно другой окрас, смыслы. Не то чтобы прощай, грусть. Скорее – привет, прикол. Все рухнуло – хорошо! Ты ни перед кем не обязан, собирайся, как лего-человечек – ручки от того, причесон от этого. Самое начало – в нем нету ошибок, есть пробы пера, рассказики и тесты. Зашибись. Непосредственно к чаю мне все же стали падать вопросы, на которые надо было отвечать из той самой, другой части меня. Часть эта окрепла и оказалась настоящей. Оказалось, что далеко не все рухнуло. Та самая учебища и работища, в которые я пряталась, пока светло, от бездны, смотрящей в меня, – очень большое место занимают и в уме моем, и в сердце. И, пока я отдавалась им вся без остатка, они успели распушиться и прорасти в самое ядро моей личности. Я, оказывается, так тонко думаю о мире, столько всего замечаю, могу рассказать, объяснить, столько много знаю. Жить с такой мной очень интересно. У меня вообще всю дорогу было стойкое ощущение, что мое расползающееся пятно самопохорон уперлось в некую границу и начало покрываться корочкой. Озеро слез уходит под землю, так что, глядишь, после третьего чайничка чая вырастет прекрасный сад там, где было оно.