– Вал, это ты?

В этот день моя жизнь перевернулась вверх дном. Я, честно говоря, не знал, что им ответить. Язык без преувеличения присох к небу.

Передо мной непринужденно стояли взрослые парни, к которым я никогда не подошел бы на улице, как к сверстникам, полагая, что они старше меня, как минимум, на пять лет.

– Ты чего такой бледный? А чего такой маленький?

Я с трудом выдавил из себя:

– А вы чего такие огромные?

Они заржали как молодые жеребцы.

– Да нормальные мы! Ладно, пошли.

Настроение у них заметно улучшилось, а мне играть расхотелось. Я был, в самом деле, убит, раздавлен, уничтожен. Такого сюрприза я никак не ожидал! В Москве лишь два мальчика в классе были длиннее меня, остальные имели сходную комплекцию или были меньше. Я не мог понять, почему мои сверстники из моего города так разительно выросли за каких-то два года. В тот день я, кажется, в самом деле, готов был пожалеть о том, что возвратился в свой класс, лишь мысли о Лене по-прежнему придавали мне мужества. Я должен ее видеть каждый день, поэтому я должен учиться именно в этой школе и именно в этом классе! Я люблю ее, теперь я был в этом убежден, и не верил, что судьба в ответ на мое горячее искреннее чувство ответит гадостью.

В Москве я неплохо научился играть футбол, даже участвовал в чемпионатах района, однако мои повзрослевшие сверстники брали не ловкостью и финтами, а физической силой. Пару раз они хорошо меня уронили, как видно, чтобы убедиться, что тот их Вал, которого они уважали и даже опасались, теперь стал совершенно никаким – бледный головастый мальчик, задержавшийся по неизвестным причинам в доподростковом периоде.

Гол, который мне удалось все-таки забить, несмотря на синяки и ссадины, не изменил их пренебрежительного и одновременно озадаченного отношения ко мне. Своей внешностью, голосом и интеллигентной манерой разговора я удивил их не меньше, чем они меня. Матерные слова я не употреблял, и их это крепко смешило.

– В самом деле, ребенок какой-то!

После футбола Знашев с солидным видом, словно прожил большую жизнь, достал сигаретную пачку и предложил всем закурить, я отказался, в пятом классе пробовал, однако мне не понравилось. Другие тоже отказались, а Самолов и Знашев деловито вставили сигареты в рот и задымили, совсем, как взрослые, однако в отличие от Знашева Самолов хитрил и не затягивался, как видно, берег здоровье и всего лишь делал вид, что курит за компанию, чтобы «не выглядеть дитем».

Знашев повел взрослые, по его мнению, разговоры, мол, какие сигареты и какой портвейн лучше, потом перевел тему на местное население и стал ругать его за тупость.

– Кругом все поры заполонили, ничего не соображают, только, выпятив губу, указания раздают. Месить их надо! Дурак ты, Вал, что сюда вернулся. Здесь – одна сплошная порнография, и лучше не будет.

Так, – подумалось мне, – начались нелицеприятные оценки! Никогда никто из моих друзей не называл меня дураком. Во мне все закипело, мой мир перестал быть моим миром, он стал совершенно чужим!

Мои ребята стали совершенно другими – циничными и холодными. Мне стало с ними неуютно и захотелось скорее уйти.

Что я мог ответить на их якобы взрослые разговоры? Мне стало себя жалко, и я вдруг, в самом деле, пожалел, что вернулся, однако была Лена, и я страстно хотел ее увидеть.

Знашев с кривой улыбкой с высоты своего роста посмотрел на мое грустное лицо и снисходительно положил свою лапу мне на плечо.

– Тебе подрасти надо. В бассейне набирают секцию водного поло. Пойдешь?

– Конечно!

– Учебный год начнется, тогда пойдем. Самолов тоже идет, правда, Слава?