– Ли-за!

У мамы опять глаза на мокром месте, но я ухожу из кабинета и возвращаюсь в своё отделение. Неожиданно за мной никто не бежит. Я открываю дверь в пустую палату, сажусь на кровать, и тут тяжесть двойного горя окончательно добивает меня. Я вжимаю лицо в полушку и отдаюсь на волю слезам.

Не могу больше держаться. Не могу! И в то же время понимаю, как бы я ни хорохорилась, как бы ни задирала гордо подбородок, одна не справлюсь, ни за что не справлюсь! Придётся просить Арсена о помощи, а потом кланяться ему пояс и расплачиваться...

«Господи, за что ты со мной так? За что? В чем я провинилась?» – рвётся из сердца крик отчаяния.

В палату входят мама и Арсен, я резко отбрасываю подушку и начинаю причесываться, благо массажная щётка ещё лежит на одеяле.

– Ты плакала? – бросается ко мне мама.

– Нет, все в порядке, – поворачиваюсь к Тавади, – Арсен, прости, пожалуйста, мой срыв, – дышу глубоко, чтобы снова не расплакаться.

– Что ты, что ты! – он обнимает меня за плечи. – Я все понимаю. Сколько нужно, столько и пробудем в Новосибирске. Завершим все дела.

С этого дня я каждый день хожу в реанимацию.

Сажусь в специальное кресло рядом с кувезом и распахиваю халат. Темочку осторожно, чтобы не сместить провода от ИВЛ, кладут мне на живот, прямо на голое тело. Его головка лежит между грудей, так он слышит стук моего сердца. Я запахиваю халат и замираю на несколько часов. Что происходит во внешнем мире, не знаю, баюкаю своего малыша и мысленно разговариваю с Игорем, рассказываю ему, как растёт наш сынишка.

Вокруг меня ходят врачи и медсестры, занятые своими делами. Иногда ловлю любопытные взгляды из-за перегородки, куда приходят полюбоваться на своих недоношенных детей родители. Никого в палату не пускают. Только мне дано такое право, да и то благодаря Арсену.

Он отменил вылет самолета. Поселился в отеле, и каждый день приходит ко мне. Больше тему возвращения в Москву не поднимает, но я знаю, что он опять терпеливо ждёт.

За это время Кирилла я видела только раз. Он сумел убедить следователя отдать тело Игоря нам и организовал похороны. В ясный солнечный день в конце февраля я впервые вышла на улицу. Арсен помог нам с мамой сесть в машину и повёз сразу в церковь, где Кирилл заказал отпевание и прощание с телом.

Я смотрела на восковое лицо мужа, и мне казалось, что что это не он, просто похожий на него человек.

Слез не было, выплакала их в подушку долгими бессонными ночами. Вообще воспринимала все происходящее отрешенно, наблюдала со стороны, но не пускала ни в сердце, ни в голову.   Все мысли крутились сейчас вокруг сына, боялась оставить его даже на час и просила, просила за это прощения у мужа. Игорь навсегда останется в моей памяти живым, цветущим и здоровым человеком.

Прощаясь, я целую мужа в лоб, и вдруг мне кажется, что губы его дрогнули.

– Он шевелится! – кричу не своим голосом. – Игорь улыбается!

– Уведи ее отсюда! – слышу голос Арсена.

– Нет, вы не понимаете! Он шевельнулся!

Бросаюсь снова к гробу, но меня перехватывают за талию чьи-то руки.

– Лиза, приди в себя! – тихо шепчет мужской голос. Оборачиваюсь: на меня в упор смотрит Кирилл. – Подумай о сыне.

И пелена с глаз спадает.

– О Боже! Что я делаю! Простите!

Гроб закрывают, выносят из церкви и везут на кладбище. И теперь я думаю только о том, что, если я уеду в Москву, Игорь останется в Новосибирске совсем один. «Я тебя обязательно заберу! – клянусь мужу, когда на крышку гроба кидаю мороженую землю. – Обязательно! Ты только дождись!»

Расследование гибели Игоря оказалось в тупике. Предположение, что в квартиру забрались воры, отходит на второй план. Главной версией становится убийство из мести. Но кто мог хотеть смерти Игорю, даже не предполагаю. Ни московские друзья, ни местные ни разу не видели, чтобы Игорь с кем-то конфликтовал.