– Да, – кивнула Вероника.

– Погоди. – Он расстегнул и снял с себя черный английский тренчкот. – Там льет как из ведра.

– Но ведь ты промокнешь, – сказала она, пока он надевал на нее этот плащ.

– Ничего.

Тренчкот – Вероника видела такие еще в Пинске, в войну – был ей велик, тяжел и путался в ногах. Но таким счастьем было почувствовать тепло его тела всем своим телом, что она не обращала внимания на это неудобство.

Глава 11

По улице не шли, а бежали, к тому же было уже темно, поэтому Вероника видела лишь, что направляются к Захарьевской. И только у самого входа поняла, что целью их была гостиница «Гарни» – та самая, в ресторане которой они познакомились.

– Мы идем в ресторан? – удивленно спросила она.

– Для меня здесь должен быть номер, – ответил он. – Надеюсь, так и есть. Потратить еще хоть сколько-нибудь времени на поиски крыши над головой… Этого я не выдержу.

Сдержанность, даже суровость, которая была ему присуща и заставляла Веронику робеть перед ним, таяла теперь на глазах.

Номер в самом деле был – об этом сообщил портье, к стойке которого подошли вдвоем, несмотря на протесты Вероники. Пока Сергей разговаривал с ним, она все же отошла в уголок, потому что казалась себе ужасно неуклюжей в мужском прорезиненном плаще, с которого на пол сразу же натекла лужица.

– И вещи ваши в номер уже доставлены, – сказал портье, подавая ключ.

Номер был во втором этаже, окна выходили на тихую Богадельную, поэтому не слышно было громыхания конки по Захарьевской улице. Да конка уже и не ходила, наверное. От сильного волнения Вероника не могла разобрать, как этот номер выглядит, видела только, что он большой – из коридора вошли в гостиную, а оттуда дверь вела еще в одну комнату.

– Не понимай мои слова слишком буквально, – сказал Сергей, расстегивая на Веронике тренчкот. – Прекрасно выдержу, если мы с тобой пойдем поужинать.

– Я тоже прекрасно выдержу без ужина, – улыбнулась она. – Очень по тебе соскучилась.

Пальто упало на пол, а она положила руки на плечи Сергея и, привстав на носочки, поцеловала его прежде, чем он успел склонить голову. И забыла обо всем, как только почувствовала прикосновение его губ… Если вообще о чем-либо помнила с той минуты, когда увидела его у дверей театрального зала.

Когда сознание к ней вернулось, она поняла, что лежит на его плече, шторы задернуты, а дверь в соседнюю комнату – оказывается, они переместились оттуда, из гостиной, на кровать в спальне – открыта, и там горит лампа, хотя Вероника не помнила, кто ее зажег и когда.

– Знаешь, – сказала она, – я не только разговаривала с тобой, но все время тебя чувствовала. Вот так, как сейчас между нами было. Физически тебя чувствовала, в себе.

– Тоже на улице прямо?

Она не обиделась, расслышав улыбку в его голосе.

– Нет, это не на улице, конечно. А ночами, одна… Ты разбудил во мне то, что лишает стыда.

– Ты не можешь представить, как трогает твоя серьезность.

Вероника подняла голову и увидела, что глаза его смеются.

– Не надо говорить тебе такое? – спросила она.

– Говори мне все, что в голову придет.

– Ох, мне часто приходят в голову такие… наивности, что самой неловко!

– Ничего.

Вероника села, взглянула на него. Как и в прошлый раз, он, вынув заколки, распустил ее волосы, и она видела его теперь сквозь переливчатую серебряную сеть. Он лежал, закинув руки за голову, мускулы сплетались на его плечах узлами.

– Ты очень красивый, – сказала она, отводя от лица волосы, чтобы не мешали смотреть на него. – Наверное, я влюбилась в тебя сразу, как только увидела. Оттого на тебя и сердилась, что не могла понять, что со мной происходит.