В общем, прийти на поэтический вечер следовало в любом виде. Оставалось лишь радоваться, что под лестницей в здании Красного Креста нашлась хотя бы картонка, и надеяться, что она отчасти защитит прическу от полного исчезновения.

Однако, когда Вероника вбежала в вестибюль рабочего клуба и остановилась, чтобы отдышаться, вид у нее был такой, что хоть обратно на улицу беги. Да еще зеркало встречало прямо при входе!

Яша с трепетом относился к тому, где и как будет представлять публике свою первую книгу. В минских литературных кругах его любили и звали повсюду, поэтому у него был выбор. Сначала он думал о Доме коммунистического воспитания, в котором проходили самые заметные литературные вечера. До революции в этом здании на Петропавловской улице располагался Дворянский депутатский сход, и оно до сих пор выглядело респектабельно. Но потом Яша все-таки решил, что в рабочем клубе на Юрьевской будет правильнее. Для него главным достоинством этого дома являлось то, что в нем читал стихи Маяковский, когда приезжал в Минск, Веронике же более привлекательным казалось, что до революции здесь находился театр-варьете и ресторан «Аквариум». Ей любопытно было посмотреть, как выглядит внутри здание с таким легкомысленным первоначальным назначением, снаружи-то красивое, с высокими арочными окнами во втором этаже.

Вздохнув, она провела ладонями по волосам, сгоняя с них дождевую воду, и, сняв жакет, встряхнула его. Голубая шелковая блузка тоже промокла, но в результате всех этих нехитрых манипуляций вид все же стал несколько более пристойным. Вероника бросила последний взгляд в тусклое зеркало и поднялась на второй этаж.

В небольшом зале, где вот-вот должен был начаться вечер, ничто не напоминало о бывшем варьете. Несколько лет назад здесь давал спектакли белорусский театр, которым руководил Яшин друг Владислав Голубок. Потом дела у него почему-то разладились, но некоторая торжественность, присущая всем театральным залам, сохранялась здесь и теперь.

Людей было много, и Вероника решила, что ей придется слушать стихи, стоя за последними рядами. Но когда она вошла, Яша выглянул из-за кулисы и замахал ей рукой, указывая на первый ряд, где было одно свободное место, судя по всему, оставленное им для нее. Вероника прошла туда и села, снова подумав про свои прилипшие к щекам мокрые волосы, на которые теперь все, конечно, обратят внимание.

Мужчина, сидящий на соседнем стуле, улыбнулся ей. Лицо у него было тонкое и в то же время простое. Она улыбнулась в ответ и тут же поняла, что это поэт Янка Купала. Ей нравились его стихи, а Яша и вовсе произносил его имя с придыханием. Выше он ставил только Максима Богдановича, но тот давно умер, так что Купала был для него теперь главным. Можно себе представить, как Яша волнуется оттого, что такой поэт пришел на его вечер!

– Вялики гонар бачыць вас тут, Иван Даминикавич, – сказала она. – Якуб Пралеска мой сябар. Я хвалююся за яго.

От Яши же она знала настоящее имя Купалы и подумала теперь, что странная тяга к псевдонимам присуща, видимо, всем поэтам.

– У Якуба добрыя вершы, – кивнул Купала. – Ды й сам ён добры хлопец, рахманы.

С тем, что Яша скромный, трудно было не согласиться. Может быть, Купала хотел сказать о Яшиных стихах что-нибудь еще, но тут на сцену вышли девушки в вышитых народных костюмах, и разговор прервался.

Вероника не считала, что Яшины стихи должны предваряться пением, они казались ей достойными самостоятельного исполнения. Но девушки запели сначала великодную песню, потом купальскую, потом ту, что звучала в Багничах на дзяды… Они пели а капелла, и голоса их звучали так чисто, так печально, что сердце у Вероники замерло.