И да, были там разные ситуации, так скажем, не вполне объяснимые с позиций рационального. Ну, то есть некая метафизика и прочее. В принципе, есть к чему придраться, если ясно, с какой стороны. Потому что непонятно, где лик, где лицо, где личина. Сложные там какие-то взаимодействия между масками. Человек, вроде бы, тот же, а каждый раз другой, понимаете? Когда таких трансформаций наблюдаешь несколько подряд за вечер – это сбивает с толку…»

«Кто в теме, тем излишне напоминать, что сказал прославленный гностик Типацу-и-Д'Арку о важнейшем из искусств, каковым является устройство мастерской. При нынешних условиях, утверждал наш выдающийся искатель, сия обитель есть единственно истинный храм и святилище совершенств с сугубо индивидуальной, в каждом отдельном случае, моделью Универсума, где к локальной точке экстремума стремится концентрация облечённых материей сакральных конструктов, кои в умелых руках имеют шанс стать инструментами постижения Непонятного.

Отщепенцы, изгои и тайнопойцы обоего пола, струящиеся в фарватере припомянутой северо-украинской традиции, не забывают, надеюсь, что комплексное штудирование специально разработанных изображений, текстов и прочих явлений обскуративного толка для них сродни духовно-философскому тренингу. Целью его является реабилитация избавляющего от иллюзии «понятности» непостижимого, ведущего к утверждению в осознанном бытии, чьё формирование стартует с признания конвенциональности всех наличных доминант экзистенции, яростно препятствующей влиянию Идеала на текущую версию согласованной реальности, зависимой от этих доминант чуть более, чем полностью…»

« – Чтоб ты понимал: часть искусства, которую кличут авангардом – это не столько новаторский прыжок в будущее, сколько иной уровень возврата к истоку, питающему искусство.

Очаровательно виляя в унисон, навстречу нам шагают по лужам две пары девичьих ножек, обтянутых джинсовой кожей. Пожирая их взглядом, О. Е. продолжает свой ликбез:

– А произведение этого самого искусства создаётся по серо-буро-малиновой формуле: воинствующая серость, безграничная бурость и развесистая малина фальшиво-золотого оттенка – те три кита, на которых, как лом на морозе, стоит любая пикча, претендующая на актуальность и ценник, минимум, с четырьмя циферками… Здрасьте, будем знакомиться, – кивает он поравнявшимся с нами джинсовым ножкам.

– С чего вдруг? – бросает хозяйка тех, что попышнее, сбавляя ход.

– Вас двое, нас двое, весна… – лаконично отвечает О. Е.

Девушки ускоряют шаг, а О. Е. устремляется следом, откровенно разглядывая их тыловые прелести.

– Впрочем, – продолжает он, – я сейчас обнаружил ещё три критерия, которым должно отвечать современное произведение искусства, чтобы его автор, в слепом пылу азарта стремящийся войти в замшелую вагину госпожи Истории, не попал впросак, поскольку удовольствие от попадания туда весьма сомнительно. Короче, у жoпастенькой на правом полушарии ярлык – там всё написано.

Я удивлённо гляжу на учителя.

– Да не на меня, на жoпy её смотри! – рычит О. Е.

Девушки резко останавливаются, обладательница озвученного полушария разворачивается и гневно восклицает:

– Так, молодые люди! Хватит нас преследовать и оскорблять! Кто вы вообще такие?

– Живописьцы, – отвечает О. Е., деловито осматривая фигуры красавиц.

– Кто-кто? В каком смысле? – теряется девушка.

– Смысл в том, что звёздам было угодно воплотить нас в жреческом сословии, предрасположенном к живописи и тайнопитию, – изрекает О. Е. – Вскоре выяснилось, что живопись, в силу своей непостижимости – занятие непонятное и ненужное людям, чего не скажешь о науке выпивать. Склонность к её изучению кали-южинские впитывают с молоком матери и табаком отца.